Эти сумасшедшие русские. Краткий курс русской литературы 1820-1991 - Паоло Нори

есть три раза в год. Когда открываете окно и вдыхаете запах снега. Каждый раз, когда бабушки на кухне стряпают что-то мучное. Когда за кем-то скучаете. Смотрите в окно поезда. И порой, когда мерзнете».

Прислала письмо и женщина, назвавшаяся Чикой: «Когда уже час кормишь грудью малыша, обхватив его одной рукой, а в другой держа том „Войны и мира“, и время от времени вы с ребенком смотрите друг на друга, вынырнув каждый из своего волшебства. Когда слушаешь любимую музыку, например „Битлз“, и ловишь себя на ясном ощущении, что тебе больше ничего в этом мире не нужно. Когда мчишься верхом на своем белом велосипеде. Когда, переборов смущение, отправляешься на пробежку, даже если чувствуешь себя неловко под взглядами прохожих. Когда вдыхаешь запах книги, уткнув лицо между страницами. Когда в детстве ты ухитрялась съесть всю пиццу целиком в пиццерии Gatto Nero и, чтобы в животе хватило для нее места, нужна была специальная стратегия – ты отказывалась от кока-колы. Когда по вечерам читаешь своим детям книгу. А через какое-то время, когда они уже в кроватях, старший читает младшему „Пимпу“ [15], ты слышишь, как они смеются и младший просит: „Еще!“ Когда спустя много лет они находят дома журнал L’Accalappiacani с историей про курицу, которая умела свистеть, и, вспомнив, как в детстве читали „Пимпу“, уходят вдвоем в комнату, и до тебя долетают голоса: они читают вслух и громко смеются. Когда годами изо дня в день ты проделываешь один и тот же маршрут по маленьким улочкам и помнишь то место, где между домами на мгновение проглядывает ярко-зеленая крона высоченного дерева и лоскуток неба над ним; их можно увидеть только из одной точки, и ты каждый раз наслаждаешься этим моментом. Когда отпускаешь от себя ребенка и кажется, что теперь ты уже ничего не боишься, а потом возникает ощущение, что это как-то связано со смертью. Каждый раз, когда встречаешь на улице прохожего с рыжими волосами и понимающе переглядываешься с ним – такими взглядами вы не сможете обменяться ни с кем другим. Когда плаваешь, полностью концентрируясь на движениях, и быстро скользишь вперед».

Мой друг Джанкарло тоже не остался в стороне. «Когда покупаете килограмм маленьких яблок сорта аннурка, – написал он, – выложив последние деньги, найденные в кармане, даже если у вас больше ни копейки, а до конца месяца еще целая неделя. Когда, пристроившись на подоконнике, зашиваете большой палец черной шерстяной перчатки, а на улице идет снег. Когда возвращаетесь домой, а вас встречает, пища от радости, маленький сынишка, который начал ходить всего несколько дней назад».

Еще одно письмо пришло от человека, подписавшегося Макзарб (настоящего имени я не знаю): «Когда видишь нарядно одетого старика».

И как здорово собрать все это воедино восемь лет спустя, в эти праздничные дни, в 2018 году от Рождества Христова!

Так что и для меня, и для всех тех, кто стал соавтором этого текста, моменты, когда у нас все хорошо и все получается, наш дом, наш город, улица, где мы родились, стол, за которым мы едим, ручки, которыми пишем, очки, которые надеваем для чтения, рюкзаки, в которые складываем книги, куртки, в карманах которых носим ключи, открывающие наши крошечные квартиры, – все это для нас сакрально. Это наши мимолетные, пустяковые повседневные ценности.

4.6. Так вот

Так вот, хочу еще раз уточнить – прошу прощения, если повторяюсь, – что в русском языке есть слово «быт», которое означает повседневную жизнь, то, что происходит с нами изо дня в день.

Шкловский приводит такой эпизод из «Записных книжек» Чехова. Некий господин, много лет проходя по переулку, каждый день читал вывеску «БОЛЬШОЙ ВЫБОР СИГОВ» и каждый раз думал: «Кому нужен большой выбор сигов?» Однажды вывеску сняли и поставили у стены, и он прочел: «БОЛЬШОЙ ВЫБОР СИГАР». «Поэт, – пишет Шкловский, – снимает все вывески со своих мест, художник всегда зачинщик восстания вещей».

На мой взгляд, русская литература – начиная с истоков, с «Евгения Онегина», – буквально переполнена повседневной реальностью, и одно из достоинств русской литературы, мне кажется, состоит в том, что ее авторы крайне редко взбираются на скалу глагола «любить», навязывая всем с высоты свои правила, а скорее спускаются на улицы, снимают вывески и берут на вооружение глагол «сострадать».

И еще вот что меня всегда удивляло: рассказывая о своей повседневной жизни, русские писатели рассказывают нам о том, что происходит каждый день с нами.

Поскольку я не планирую писать пространную книгу, наводящую страх, как толстые русские романы, я просто приведу два примера, и на этом мы закончим.

4.7. Первый пример

У Льва Толстого есть повесть, которая, с моей точки зрения, идеально подходит для начала знакомства с русской литературой, если до этого у вас не было такого опыта. Это одно из последних произведений писателя, опубликованное только через два года после его смерти, в 1912 году. Толстой решил не публиковать повесть при жизни, так как понимал, что она подвергнется цензуре: изображенный в пятнадцатой главе император Николай I производит довольно отталкивающее впечатление.

Отмечу, что, даже подготовленное посмертно, российское издание 1912 года не избежало цензуры. Полный авторский вариант впервые вышел лишь спустя несколько лет в Германии.

На мой взгляд, «Хаджи-Мурат» – идеальная повесть для первого погружения в русскую литературу. Она небольшая, около двухсот страниц, и, что тоже немаловажно, львиная доля персонажей не бу-дет пугать вас труднопроизносимыми именами и отчествами, потому что они не русские, а чеченские.

Главный герой книги, Хаджи-Мурат, один из сподвижников Шамиля, предводителя восстания чеченцев против русских, ссорится с вожаком повстанцев и решает перейти на сторону врага. Повесть начинается с того, что Хаджи-Мурат, перед тем как переметнуться к русским, укрывается в сакле чеченца Садо. Пятнадцатилетний сын Садо зачарованно смотрит на гостя черными, как смородина, глазами: для парня он герой.

Николай I появляется в пятнадцатой главе (Хаджи-Мурат к этому моменту уже помогает русским). Наедине с собой император размышляет: «Да, что бы была без меня Россия…» И идет еще дальше: «Да, что бы была без меня не Россия одна, а Европа».

Вскоре Николай I приказывает продолжать давление на чеченцев. В шестнадцатой главе Толстой описывает последствия этого царского приказа – набег русской армии на Чечню, а в семнадцатой главе мы читаем:

Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским.

Садо, у которого останавливался Хаджи-Мурат, уходил с семьей в