Раннее христианство. Том II - Эрнест Жозеф Ренан

тех, кто в чем-либо не идет рука об руку с ним. Видные артемониты (нечто вроде предшественников ариан) тщетно жалуются на несправедливость судьбы, делающей их критиками, тогда как до папы Виктора вся римская церковь держалась их мнения; их никто не слушает, римская церковь с тех пор перестает считаться с историей. Дух, заставивший ее в 1870 году провозгласить непогрешимость папы, заметными признаками проявляется уже со II века. По трактату, часть которого составляет латинский отрывок, известный под именем Канона Муратори, и который был написан в Риме около 180 года, мы видим, что Рим уже устанавливает канон церквей, ставит в основу католичества мученичество Петра и одинаково отталкивает как монтанистов, так и гностиков. Ириней опровергает все ереси учением этой церкви, «самой великой, самой древней, самой славной, обладающей, благодаря непрерывной передаче, истинной традицией апостолов Петра и Павла, — церкви, к которой, в силу ее первенства, должны прибегать все прочие церкви».

Этому преимуществу, признаваемому большинством церквей за церковью города Рима, много способствовали материальные причины. Римская церковь была чрезвычайно богата; ее владения, искусно управляемые, служили другим церквам фондом для помощи в пропаганде. Исповедники веры, приговоренные к работам в рудниках, получали от нее субсидии. Общая сокровищница христианства до некоторой степени находилась в Риме. Воскресный сбор, постоянно практикуемый в римской церкви, был уже, по всей вероятности, установлен. Замечательная приверженность к традиции оживляла эту маленькую общину, в которой Иудея, Греция и Лациум, казалось, сочетали свои самые разнообразные дары ради чудесного будущего. В то время как еврейский монотеизм составлял прочную базу нового строя, Греция, в гностицизме, продолжала дело свободной спекуляции, а Рим с поражающей последовательностью отдавался заботам управления. Всякие авторитеты, всякие ухищрения казались ему для этого пригодны. Политика не отступает перед обманами; а политика давно уже свила себе гнездо в самых тайных недрах римской церкви. Беспрестанно возобновляемые источники апокрифической литературы, прикрываемые то именем апостолов, то близких к апостолам лиц, вроде Климента или Ермы, лишь только они получали санкцию Рима, с доверием принимались на самых отдаленных границах христианского мира.

В III веке это первенство римской церкви еще усилилось. Римские епископы проявили редкую ловкость; избегая вопросов теологических, они оставались всегда инициаторами в деле организации и управления церкви. Традиция римской церкви славится как самая древняя. Папа Корнелий играет выдающуюся роль в деле новатиан; в частности, он низлагает епископов Италии и ставит им преемников. Рим оказывался центральной властью и для африканских церквей.

Власть эта доходила уже до крайностей; особенно это сказалось в вопросе о праздновании Пасхи. Вопрос этот был гораздо важнее, чем кажется теперь. В первое время все христиане продолжали считать еврейскую Пасху своим главным праздником. Свою Пасху они праздновали в один день с евреями, т. е. 14 низана, на какой бы день недели ни выпадало это число. Убежденные, по данным всех древних Евангелий, что накануне своей смерти Иисус вкушал пасху со своими учениками, они считали этот праздник скорее воспоминанием о Тайной Вечере, чем памятью о Воскресении. Но когда христианство стало все более и более отделяться от иудейства, взгляд этот сильно поколебался. Во-первых, распространилось новое предание, гласившее, что Иисус не вкушал пасху перед смертью, но умер в самый день еврейской Пасхи, знаменуя собою пасхального агнца. Кроме того, этот чисто еврейский праздник оскорблял сознание христиан, особенно же христиан, принадлежавших к церкви Павла. Великим праздником христиан было Воскресение Иисуса, совершившееся, во всяком случае, в воскресенье после еврейской Пасхи. Сообразно с этим христианский праздник стали праздновать в воскресенье, следующее за первой пятницей после 14 низана.

В Риме этот обычай утвердился, по крайней мере, со времени папы Ксиста и Телесфора (около 120 года). В Азии же мнения резко разделились. Консерваторы, как Поликарп, Мелитон и вся старая школа, держались прежней еврейской традиции, совпадавшей с первыми Евангелиями и с обычаями апостолов Иоанна и Филиппа. Этот вопрос при папе Аниките, в 154 году, вызвал путешествие Поликарпа в Рим. Свидание между Поликарпом и Аникитом носило весьма сердечный характер. Спор относительно некоторых пунктов был, по-видимому, довольно жарким; но соглашение все-таки было достигнуто. Поликарпу не удаюсь убедить Аникита отказаться от обычая, вошедшего в силу еще при прежних епископах Рима. Но, с другой стороны, и Аникит умолк, узнав, что Поликарп перенял свой обычай от Иоанна и апостолов, с которыми он был, по его словам, в самых дружеских отношениях. Оба представителя религии остались в полном согласии друг с другом, и Аникит оказан даже Поликарпу почти беспримерные почести. Он предложил Поликарпу в римском собрании верующих произнести вместо себя и в своем присутствии слова освящения Даров. Эти пламенно верующие люди были слишком преисполнены высоких чувств, чтобы единение душ основывать только на одинаковости внешних обрядов и правил.

К сожалению, позднее Рим стал упрямо стремиться провести преобладание своих обрядов. В 196 году вопрос снова обострился, более чем когда-либо. Азиатские церкви упорствовали к своем старом обычае. Рим, ревниво жаждавший единства, решил их принудить. По приглашению папы Виктора были созваны собрания епископов; начапась деятельная переписка. Но азиатские епископы, сильные традицией двух апостолов и стольких знаменитых людей, не захотели уступить. Старый Поликарп, епископ города Эфеса, написал от их имени довольно резкое послание Виктору и римской церкви. Что папство уже действительно и прочно зародилось, доказывало невероятное намерение, внушенное Виктору жесткими выражениями этого письма. Он вздумал отлучить, отделить от вселенской церкви самую славную провинцию за то, что своими традициями она не склонялась перед римской дисциплиной. Он издал декрет, в силу которого церкви Азии отрешались от общины христиан. Но другие епископы воспротивились столь сильной мере и напомнили Виктору о милосердии. Особенно святой Ириней, в силу необходимости принявший для себя и для церквей Галлии западный обычай, не мог перенести мысли, что азиатские церкви, эти колыбели веры, церкви, к которым он был привязан всеми фибрами своей души, будут отделены от тела вселенской церкви. Он энергично отговаривал Виктора от отлучения церквей, державшихся традиций своих отцов, и напомнил ему примеры его более терпимых предшественников. Этот редкий, внушенный здравым смыслом поступок помешал расколу между востоком и западом разыграться уже со II века, Ириней разослал послание всем епископам, и вопрос для церквей Азии остался открытым.

В одном отношении вызванный этим спором процесс оказался важнее самого спора. По поводу этой распри церковь пришла к более ясному сознанию своей организации. Прежде всего стало очевидным, что миряне не играли уже больше никакой роли. Одни епископы участвуют в решении вопроса и высказывают свое мнение. Епископы собираются в провинциальные