Раннее христианство. Том II - Эрнест Жозеф Ренан

При Антонине и Марке Аврелии Рим достиг апогея своего величия; власть его над миром казалась непоколебимой; ни едко облачко не омрачало горизонта. Движение провинциалов, особенно с Востока, в Рим не только не уменьшалось, но все увеличивалось. Говорящее по-гречески население было многочисленнее, чем когда-либо. Все, что жаждало света, стремилось в Рим; священным делалось только то, что носило на себе печать этой универсальной выставки произведений целого мира.

Центром будущего правоверного католичества мог, очевидно, быть только Рим. При Антонине существуют уже характерные зачатки папской власти. Римская церковь становится все более и более равнодушной к бесплодным спекуляциям гностицизма, которыми увлекались живые, но зараженные мечтательностью Востока, умы греков. Главную задачу Рима составляла организация христианского общества. К ней этот необыкновенный город применял весь свой практический гений и всю силу той нравственной энергии, которую он вносил в самые различные отрасли жизни. Весьма мало интересуясь спекулятивными теориями, с открытой враждебностью относясь к догматическим новшествам, Рим властной рукой вершил дела, касавшиеся вопросов дисциплины и иерархии.

I

Около 120-130 года в христианской церкви устанавливается епископство. Создание его, главным образом, принадлежит Риму. Всякая ecclesia предполагает маленькую иерархию, своего рода управу: председателя, его помощников и небольшой персонал служащих. Демократические ассоциации стараются по возможности ограничить функции этих лиц в смысле времени и преимуществ; но такое положение создает некоторую непрочность, вследствие которой демократическая ассоциация обыкновенно исчезает вместе с исчезновением создавших ее обстоятельств. Гораздо прочнее были еврейские синагоги, хотя персонал служителей синагоги никогда не представлял из себя клира. Причиной их прочности было подчиненное в течение многих веков положение иудейства; давление извне побуждало тенденцию внутреннего разделения. Христианская церковь при подобном отсутствии управления несомненно отклонилась бы от своих путей. Если бы на духовную власть продолжали смотреть как на власть, вытекающую из самой церкви, церковь потеряла бы весь свой иератический и теократический характер. Но духовенству суждено было завладеть христианской церковью и даже заменить ее. Действуя ее именем, во всем являясь ее единственным поверенным, это духовенство оказалось ее силой; но в то же время оно внесло в нее и разложение, являясь главной причиной ее будущего распадения.

В истории, повторяю, нет примеров более глубокого превращения, чем превращение, случившееся в христианской церкви ко времени Андриана и Антонина. То, что произошло в христианской церкви, можно сравнить с обществом, в котором члены отказались бы от своих прав в пользу правления; правление, в свою очередь, передало бы свои полномочия председателю и притом настолько, что ни члены общества, ни даже члены правления не сохранили бы совещательного голоса и не пользовались бы ни влиянием в распоряжении капиталами, ни контролем, а председатель мог бы сказать про себя: «Я олицетворяю собою общество». Presbytori (старейшины) или episcopi (надзиратели) очень скоро сделались единственными представителями церкви; почти сейчас же вслед за этим совершается и другая, еще более важная, перемена. Из «пресвитеров» или «епископов» выделяется один, который вследствие привычки занимать председательское кресло подчиняет себе права других и становится «епископом» или «пресвитером» по преимуществу. Самый культ сильно способствовал утверждению такого единовластия. Евхаристию могло совершать только одно лицо; епископ, совершавший это таинство, приобретал чрезвычайно важное значение. Он удивительно быстро становится главою пресвитеров, а следовательно, и всей церкви. Его кафедра, поставленная отдельно от других и имевшая вид кресла, стала почетным местом, признаком его первенства. С тех пор каждая церковь имеет одного главного пресвитера, который в отличие от прочих называется «епископом». Рядом с этим епископом мы видим еще диаконов, вдов, совет «пресвитеров»; но решительный шаг уже сделан; епископ один является преемником апостолов; верующий совершенно стушевывается. Апостольская власть, передаваемая, как думали, через рукоположение, поглотила власть общины. Затем епископы различных церквей вступают в сношения друг с другом; они составляют вселенскую церковь, род олигархии, которая созывает собрания, проверяет своих собственных членов, решает вопросы веры и сама по себе образует настоящую верховную власть. С одной стороны — пастыри, с другой — стадо. Первоначального равенства более не существует; говоря правду, оно существовало один только миг. Отныне церковь будет лишь орудием в руках правящих ею; последние получают свою власть не от общины, а в силу духовного наследия, путем передачи, восходящей по прямой линии до апостолов. Становится очевидным, что представительная система, в какой бы то ни было степени, никогда не будет законом христианской церкви.

Таким образом, без всякого вмешательства гражданской власти, без всякой поддержки со стороны трибуналов, в обществе, первоначально основанном на наитии духа, епископы заменили свободу законностью. Вот почему эбионитам, у которых нет епископов, чужда и самая идея католичества. На первый взгляд дело Иисуса может показаться очень непрочным. Конгрегация Иисуса, основанная на вере в кончину мира, на вере, которую протекающие годы должны были превратить в заблуждение, казалось, не могла не выродиться в анархию. Свободное пророчество, глоссолалия, харизмы, наитие свыше на отдельных лиц — всего этого было более чем достаточно, чтобы все свести к степени кратковременного культа. Наитие свыше создает, но тотчас же и разрушает им созданное. За свободой непременно должно следовать упорядочение. Дело Иисуса можно было считать спасенным с того дня, когда было установлено, что церковь обладает непосредственной властью, заменяющей власть самого Иисуса. С тех пор церковь владычествует над индивидуализмом и в случае необходимости изгоняет из своего лона. Наитие духа переходит от лиц к общине. Клир является подателем всякой благодати; он — посредник между Богом и верующим. Покорность церкви, а затем епископу становится высшим долгом христианина; всякое новшество служит признаком заблуждения, и раскол отныне стал для христианина худшим из преступлений.

Можно сказать, что в некотором отношении это было упадком, оскудением творческой непосредственности. Было очевидно, что церковные формы должны поглотить, задушить дело Иисуса и что всякие свободные проявления христианства вскоре будут совершенно уничтожены.

Под цензурой епископской власти глоссолалия, пророчество, создание легенд, составление новых священных книг — все это иссякнет; харизмы сведутся к официальным таинствам. Однако же в другом отношении такое превращение было главным условием жизненности христианства. Централизация власти становилась прежде всего необходимой с момента размножения церквей; сношения между этими маленькими общинами благочестия были возможны только при условии признанного, уполномоченного действовать за них представителя. Неоспоримо также, что без установления епископской власти церкви, объединенные на некоторое время воспоминаниями об Иисусе, вскоре бы распадись. Различие учений, разница в направлении воображения и, кроме того, соперничество, неудовлетворенное самолюбие производили бы до бесконечности свое разлагающее и расчленяющее действие. Христианство окончило бы свое существование через