Раннее христианство. Том II - Эрнест Жозеф Ренан

каких-нибудь триста или четыреста лет, подобно культу Митры и многим другим сектам, которым не дано было победить время. Демократия иногда в высшей степени обладает способностью к творчеству, однако же при том условии, чтобы она создавала консервативные учреждения, не дающие революционному пылу продолжаться до бесконечности.

Вот истинное чудо раннего христианства. Путем свободного подчинения своей воли оно создало порядок, иерархию, авторитет и послушание; оно организовало толпу, дисциплинировало анархию. Кто же совершил это чудо, более поразительное, чем мнимые нарушения законов физической природы? Это сделал дух Иисуса, мощно проникавший его учеников, дух кротости, отречения, забвения настоящего, дух исключительного стремления к внутренним радостям, уничтожающий тщеславие, а также проповедь любви к детям и беспрестанно повторяемые слова Иисуса: «Пусть первый из вас будет всем слугою». Не менее способствовала этому и память, оставленная по себе апостолами. Апостолы продолжали жить и управлять еще и после смерти. Мысль, что стоящее во главе церкви лицо получило свое избрание от (выбравших его) членов церкви, ни разу не проглядывает в литературе того времени. Таким образом, церковь, благодаря божественному происхождению своей власти, избегла дряхлости, присущей каждой переданной власти. Власть законодательная и исполнительная может исходить от массы; но таинства, раздача небесных милостей не стоят в связи со всеобщей подачей голосов. Подобные привилегии исходят от Неба, или, по христианской формуле, от Иисуса Христа, источника всякого добра и благодати.

Религия Иисуса стала, таким образом, крепкой и прочной. Опасность гностицизма, грозившая разбить христианство на бесчисленное множество сект, была отражена. Слово «католическая церковь» раздается со всех сторон как символ великого целого, которое, не раздробляясь, уйдет в века. И характер этого католичества уже ясно намечается. Монтанисты считаются сектантами; маркионисты уличены в подделке апостольского учения; различные школы гностиков все более и более извергаются из лона вселенской церкви. Существует, значит, что-то такое, что не является ни монтанизмом, ни маркионизмом, ни гностицизмом, — чуждое сектам христианство, христианство большинства епископов, противящихся сектам и побеждающих эти последние. Если хотите, христианство имеет только отрицательные признаки, но ими-то оно и охраняется от пиетистических заблуждений и рационалистического разложения. Христианство, как и все партии, желающие жить, дисциплинирует само себя, отбрасывая свои собственные крайности. К мистической экзальтации оно присоединяет элементы здравого смысла и умеренности, убивающей хилиазм, харизмы, глоссолалию — все проявления духа первых времен христианства. Горсть экзальтированных людей, как монтанисты, ищущие мученичества, отвергающие покаяние и отрицающие брак, не составляет церкви. Побеждает золотая середина, и радикалам какого бы то ни было лагеря не удается разрушить дело Иисуса. Церковь всегда держится среднего мнения; она — общее достояние, а не привилегия аристократа. Пиетистическая аристократия фригийских сект и умозрительная аристократия гностиков одинаково принуждены отказаться от своих притязаний.

Среди громадного разнообразия мнений, царящего в первые века христианства, появляется, таким образом, твердая точка — взгляд католической церкви. Чтобы победить еретика, вовсе не нужно входить с ним в рассуждения. Достаточно доказать ему, что он не имеет общения с католической церковью, с великими церквами, в которых восходящая линия епископов доходит до апостолов. Quod semper, quod ubique — становится абсолютным правилом истины. Аргумент давности, которому Тертуллиан придает столь убедительную силу, резюмирует собою всю диалектику католичества. Доказать кому-нибудь, что он — новатор, что он — запоздалый пришелец в теологии, значит — доказать, что он не прав. Правило, правда, недостаточное, так как, по странной иронии судьбы, ученый, развивший этот метод опровержения до такой категорической формы, — Тертуллиан — сам умер еретиком!

Переписка между церквами рано вошла в обычай. Циркулирующие послания стоявших во главе больших церквей епископов, читаемые по воскресным дням в собраниях верующих, служили как бы продолжением апостольской литературы. Уже появляется в зачатке церковная епархия, предполагающая первенство больших церквей. Церковь, как и синагога или мечеть, является, главным образом, принадлежностью города. Христианство, подобно иудейству и исламу, будет религией городов. Деревенский житель, paganus[6] будет последним препятствием на пути христианства. Сельские христиане, очень малочисленные, без сомнения, приходили в церковь ближайшего города. Таким образом, римский муниципий стал территорией церкви. Среди городов только большой город, civitas, имеет настоящую церковь с епископом во главе; маленькие же города стоят в церковной зависимости от большого. Такое главенство крупных городов стало фактом большой важности. Лишь только обращался в христианство большой город, как маленький и вся сельская область следовали его примеру. Таким образом, приход обусловил собою первоначальную единицу христианского конгломерата. Что же касается церковной провинции (епархии), то она соответствовала римской, здесь все бессознательно регулировалось организацией культа Рима и Августа. В тех городах, где прежде был фламин или archiereus, позже появились архиепископы; flamen civitatis превратился в епископа. Начиная с III века фламин занимает в городе сан, который позже стал саном епископа в епархии. Вот почему церковная география страны очень близко подходит к географии той же страны в римскую эпоху. Картина епископств и архиепис-копств является картиной античных civitates сообразно их взаимоотношениям. Империя оказалась как бы формой, в которую вместилась новая религия. Внутренний план, рамки, иерархическое разделение — все было, как в империи. Древние штаты римской администрации и регистры церкви в средние века, и даже в наше время, почти не отличаются друг от друга.

Таким образом, крупные организмы, ставшие такой существенной частью моральной и политической жизни европейских народов, были все созданы наивными и искренними людьми, вера которых стала неотделимой от нравственной культуры человечества. При Марке Аврелии епископство уже совершенно созрело; папство уже существует в зачатке; вселенские соборы еще не были возможны; эти большие собрания могли существовать только в христианской империи; но провинциальный синод уже практиковался в делах о монтанистах и о праздновании пасхи; председательство в них без всяких споров предоставлялось епископу главной церкви в области.

II

Рим был пунктом, где назревала великая идея католичества. Рим с каждым днем все более и более становился столицей христианства и заменял Иерусалим в смысле религиозного центра человечества. Его церковь имела общепризнанное первенство над другими церквами. Все сомнительные вопросы, смущавшие совесть христиан, ищут в Риме если не разрешения, то суда. Христиане приходят к тому — правда, далеко не неоспоримому заключению, — что раз Христос сделал Кифу (Петра) краеугольным камнем своей церкви, то эта привилегия должна переходить и к преемникам Кифы. Благодаря своей беспримерной умелости, римская церковь могла считаться сразу церковью и Петра и Павла. Новый мифический дуализм заменил дуализм Ромула и Рема. Епископ города Рима стал епископом над епископами, наставляющим всех прочих служителей церкви. Рим провозглашает свое право (право опасное) отлучать от церкви