Раннее христианство. Том II - Эрнест Жозеф Ренан

Иисуса; но в то же время они представляли собой чрезвычайно правоверных евреев и звание сынов Израиля ставили впереди всяких других преимуществ. Приблизительно с 70 до 110 года они действительно управляют церквами по ту сторону Иордана и образуют нечто вроде христианского сената. Вряд ли нужно доказывать, какую огромную опасность для возникающего христианства создавали эти генеалогические соображения. Нарождалось нечто вроде аристократии христианства. В области политики аристократия почти необходима государству. Политика имеет дело с грубой борьбой, прикрепляющей ее более к материальным, чем к идеальным сферам, а потому и государство сильно лишь тогда, когда известное число фамилий, в силу традиционных привилегий, считает своим интересом и долгом следить за делами государства, представлять его и защищать. Но в области идеала высокое рождение ничего не значит; цена каждого пропорциональна количеству добытой им истины и осуществленного им добра. Установления, имеющие религиозную цель, гибнут, раз только в них начинают преобладать соображения семейные, кастовые или наследственные. Племянники и двоюродные братья Иисуса погубили бы христианство, если бы церкви Павла не были уже настолько сильны, чтобы стать противовесом этой аристократии, проявлявшей тенденцию считать себя исключительно достойной уважения, а всех других обращенных — не более как пришлым элементом. Быстро народились бы претензии, аналогичные претензиям Алидов в исламе. Ислам непременно погиб бы под тяжестью созданных семьей пророка затруднений, если бы результатом борьбы первого века хеджры не было отстранение на второй план всех тех, кто был слишком близок к личности основателя. Истинными наследниками великого человека оказываются продолжатели его дела, а не родственники его по крови. Считая традицию Иисуса своей собственностью, маленький кружок так называемых назареев, несомненно, заглушил бы ее. Но, по счастью, эта замкнутая группа рано исчезла; родственники Иисуса были скоро забыты в глуши Хаурана. Они утратили всякое значение и предоставили Иисуса Его истинной семье, единственной, которую Он признал бы: они отдали Его «слушающим слово Божие и исполняющим его».

III

По мере того, как падает церковь Иерусалимская, возвышается церковь в Риме. Или лучше сказать — в следующие за победой Тита годы становится очевидно, что римская церковь все больше и больше делается наследницей церкви Иерусалимской и заменяет ее. Дух обеих церквей одинаков, но то, что в Иерусалиме было опасностью, в Риме делается преимуществом. Любовь к традиции и иерархии, уважение к авторитету как будто переселились из дворов Иерусалимского храма на Запад. В Иерусалиме Иаков, брат Господень, был чем-то вроде папы; Рим воскресит роль Иакова. Появится Папа Римский. Без Тита папа оказался бы в Иерусалиме, но с той разницей, что иерусалимский папа задушил бы христианство через каких-нибудь сто, много через двести лет, тогда как Папа Римский превратил его в религию всего мира.

Роль Рима вполне уже определилась в эпоху выдающегося деятеля, по-видимому, бывшего главою римской церкви в последние годы I столетия. Относительно этого лица я рад признаться, что разделяю мнение одного из самых просвещенных и талантливых ваших критиков — Лейтфута. Я говорю о Клименте Римском. Окутанный прозрачными сумерками и как бы исчезающий в светлой дымке прекрасной исторической дали, Климент является одной из крупных фигур раннего христианства. Он очень похож на голову со старой, полуистершейся фрески Джиотто; мы узнали ее еще по золотому ореолу и нескольким смутным, но чистым и нежным чертам. Нет сомнения, что Климент занимал высокое положение в чисто духовной иерархии церкви своего времени и пользовался необычайным уважением. Его одобрение было законом. Все партии хотели приписать его себе и прикрыться его авторитетом. Очень возможно, что он был одним из самых энергичных деятелей того готовящегося великого дела — посмертного примирения Петра и Павла и слияния двух партий, — без которого самое дело Христа могло бы погибнуть. Высокая личность Климента Римского, еще вознесенная легендой, является одной из самых святых после Петра фигур Рима эпохи раннего христианства.

Мысль об известном первенстве римской церкви уже начинала тогда пробиваться. К этой церкви относили право предостерегать другие церкви и улаживать их споры. Подобная привилегия перед другими апостолами была, как думали, дарована Петру. И вот между Петром и Римом начинает устанавливаться все более и более тесная связь. В эпоху Климента важные разногласия волновали церковь в Коринфе. Римская церковь, спрошенная об этих беспорядках, ответила посланием, сохранившимся и до наших дней. Послание это анонимно; но одно из самых древних преданий называет автором его Климента. Коринфская церковь со времени св. Павла нисколько не изменилась. В ней царил все тот же дух гордости, раздоров и легкомыслия. Чувствуется, что главная оппозиция против иерархии заключалась в греческом духе, всегда подвижном, живом, не знающем дисциплины, не умеющем (и я благодарен ему за это) превратить толпу в стадо. Женщины и даже дети находились в полном возмущении. Представители трансцендентной доктрины воображали, что они постигают глубокий смысл всех вещей и обладают мистическими тайнами, аналогичными с ниспосланием языков и различением духов. Удостоенные этих высших даров презирали старейшин и стремились заменить их. В Коринфе были уважаемые пастыри, но они не изъявляли притязаний на высший мистицизм. Иллюминаты хотели оттеснить их и занять их место: некоторые пресвитеры были даже отрешены. Возгоралась борьба установленной иерархии и личного откровения, и этой борьбе суждено было пройти через всю историю церкви; избранной душе не нравилось, что ей, несмотря на те дары благодати, которых она удостоилась, приходилось официально подчиняться управлению грубого клира, чуждого духовной жизни. Это, как видите, была ересь индивидуального мистицизма, защищавшего право духа против авторитета и претендовавшего быть выше простых смертных и обыкновенного духовенства во имя своих прямых сношений с Божеством.

С тех пор римская церковь стала церковью порядка, подчинения и устава. Главным принципом она провозглашала смирение и подчинение, которые ставила выше самых великих даров. Послание Климента было первым провозглашением принципа власти в христианской церкви.

Несколько лет тому назад вызвали большое удивление слова одного французского архиепископа — тогда сенатора, — сказанные им с трибуны: «Мой клир — это мой полк». Но то же самое, и гораздо раньше, сказал Климент. Порядок и послушание — вот высший закон семьи и церкви. «Посмотрите на солдат, служащих нашим государям. С каким порядком, какой точностью, какой покорностью исполняют они то, что им приказывают. Не все из них префекты, трибуны или центурионы, но каждый, на своем месте, выполняет приказания императора и своего начальства. Великие не могут существовать без малых, ни малые без великих. Во всем есть смешение элементов, и благодаря этому смешению все идет своим ходом. Возьмем для примера наше тело. Голова без