Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

сам задыхался от гнева, однако сей скот так ничего и не приметил. Обедали поздно, и поэтому ужина вообще не подавали. Кушанья оказались недурными, но зато вино было совсем скверное. Правда, Торриано хвалил свой погреб, и я сделал ему комплимент, притворившись, что принял слова его за чистую монету, но в опровержение собственных похвал пил одну только воду.

– Вы много едите и ничего не пьете, – сказал граф.

Я ничего не ответствовал на сию выходящую из ряда неучтивость. Через минуту граф резко поднял бокал и объявил, что сам он уже отобедал, а я могу оставаться за столом. Его новая выходка лишила меня аппетита, и я удалился к себе в комнату совершенно разъяренный. Время после обеда ушло на разбор бумаг, относившихся ко второй части моей «Истории польских смут». В сумерках я вышел, чтобы спросить света, но звал и кричал понапрасну – никто меня не слышал. Пришлось с ругательствами возвращаться в свою трущобу. Какой вечер! И проклятый Торриано почитает это гостеприимством! Наконец по прошествии получаса лакей, похожий на крестьянина, принес мне вонючий канделябр. Неужели нельзя было дать восковую свечу или хотя бы лампу? Однако же я не сказал ни слова, решившись ни на что не жаловаться, а только спросил у сего деревенского чучела, определен ли ко мне в услужение хоть кто-нибудь.

– Конечно, сударь, совершенно верно.

– Так это ты?

– Конечно, сударь, то есть нет.

– Тогда пошли ко мне человека, которого назначил господин граф.

– Мы все готовы служить вашей светлости.

– Однако же моя светлость звала целых четверть часа, и никто не шел.

– Значит, вы кричали слишком слабо.

– Но в конце концов, я желаю знать, кто будет убирать завтра утром мою комнату.

– Это делает служанка, потому что с утра мы работаем на пашне.

– Значит, мой ключ у служанки?

– Сударь потерял свой ключ?

– Да нет же, ключ от этой комнаты.

– Сударь шутит, ведь она не запирается.

– А как тогда закрываются двери?

– Их оставляют открытыми.

– Я не привык к подобным обычаям.

– Тогда сударю лучше поставить кровать поперек двери, или же я могу купить навесной замок.

Я едва не расхохотался на столь остроумное предложение. Мои обстоятельства с каждым часом менялись от плохих к еще худшим. Тем не менее я заставил себя сдержаться и отослал прочь сего служителя плуга. Затем я загородил дверь и сел работать. Не имея под рукой щипцов и пытаясь заменить их ножом, я имел несчастье загасить свечу. И вот мне пришлось ощупью добираться до постели, ибо темнота была совершенно непроницаема. Кровать оказалась сносной, но – о несчастье! – всего лишь с одной простыней. Впрочем, усталость быстро усыпила меня. Пробудившись в восемь часов, я облачился в шлафрок, надел на голову ночной колпак и отправился пожелать хозяину доброго утра. Его уже причесывали, и другой лакей одновременно брил графа. Я рассказал ему о моих ночных злоключениях и неудобствах одной-единственной простыни, чему он лишь посмеялся, а лакеи последовали примеру своего барина. Я же из ложного приятия о чести присоединился к их веселости. Конечно, мне надо было послать графа и его людей к самому дьяволу, но злой гений предопределил мне испытать все до конца. Когда туалет графа был закончен, я все в том же легком тоне сказал ему:

– А теперь нам пора завтракать.

– Так вы имеете обыкновение завтракать?

– Конечно, притом каждый день и с величайшей пунктуальностью.

– Но зато я никогда не завтракаю. Из-за моих каналий-крестьян у меня не остается на это времени.

– В таком случае, поскольку я лишен удовольствия иметь дело с этими канальями, прикажите подать мне завтрак.

– Конечно же, раз вам необходимо завтракать, я велю, чтобы каждое утро для вас готовили кофе с молоком.

Я сделал гримасу – летом в деревне, на свежем воздухе, когда аппетит не оставляет желать лучшего, обходиться какой-то чашкой кофе! Это уже выходило за пределы неудобств и делалось опасным для жизни. Однако я опять сдержался и продолжал:

– Не соблаговолите ли приказать вашему слуге причесывать и меня, когда у вас не будет в нем надобности?

– А разве вы не имеете камердинера?

– Я непременно привез бы его, если бы мог предположить, что подобная просьба затруднит вас.

– Меня это ничуть не затрудняет, просто я опасаюсь, как бы вам не пришлось подолгу ждать.

– Не извольте беспокоиться, я терпелив. Кстати, я еще должен просить вас о ключе для моей комнаты. Дело в том, что со мной важные бумаги, принадлежащие другим особам, за которые я несу ответственность.

– И у вас нет чемодана?

– Не могу же я поминутно открывать и закрывать чемодан.

– Послушайте, синьор Казанова, в моем доме вы можете ничего не опасаться.

– Я нисколько в этом не сомневаюсь и никогда не решился бы обвинить вас, если бы даже и затерялось какое-нибудь письмо, хотя это стало бы истинной моей погибелью.

Он улыбнулся и некоторое время раздумывал. Потом велел парикмахеру сказать управляющему, чтобы тот навесил на мою дверь замок и выдал мне ключ. Я же тем временем приметил на ночном столике восковую свечу и книгу. «Сам жжет восковые свечи, а меня отравляет сальными», – подумал я, машинально перебирая листы книги, которая содержала не лишенные интереса гравюры.

– Черт возьми! – вдруг воскликнул он. – Не трогайте это!

– Конечно же, – отвечал я, – молитвенник – предмет священный, но не беспокойтесь, я никому не проговорюсь.

Произнеся эти слова, я покинул его, предварительно попросив сказать кухарке, чтобы она принесла мне бульон и шоколад, если у нее вдруг не окажется кофе. Возвратившись к себе в пещеру, ибо это была самая настоящая пещера, я предался печальным размышлениям о предстоящем мне приятном времяпрепровождении. Я испытывал жесточайшее искушение уехать, даже невзирая на тощее состояние моего кошелька, однако же отказался от подобного решения, которое, будучи оскорбительным для Торриано, могло привести к дурным последствиям. Главное мое неудобство заключалось в отвратительной свече, и я решился спросить у слуг, не велено ли принести мне восковых свечей. По прошествии часа слуга подал мне жалкую чашку кофе, уже смешанного с молоком и сахаром. Я рассмеялся, так как иначе надо было швырнуть ему поднос в лицо.

– Дурак! Разве так подают кофе?

– А кухарка всегда такой пьет.

– Это ее дело, но в следующий раз кофе, сливки и сахар чтобы были в разной посуде.

– Но кухарка варит кофе для всех в одной кастрюле, и каждый наливает оттуда в свой кофейник.

Меня просто трясло от ярости при перечислении всех этих подробностей.