Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

– Я ничего не знал о приезде синьора Казановы.

– И венецианскому консулу ничего не известно об его соотечественнике!

– Это моя оплошность, – поспешил я вмешаться. – Меня удерживала боязнь неблагоприятного приема. Вы же знаете, венецианские чины часто видят во мне контрабандный товар.

– С сей минуты, – ловко нашелся консул, – я считаю вас грузом, находящимся в Триесте на карантине перед отправкой в Венецию. Мой дом открыт для вас.

Сим ответом Марко Монти подтвердил, что ему известно мое положение. Это был человек, исполненный разума и закаленный в долгих несчастиях, каковые нисколько не лишили его природной веселости нрава. Он говорил лучше любой книги и обладал бесценным даром забавлять всех своими рассказами и еще более редким талантом никогда не смеяться собственным словам. Впрочем, сам я ежели и имел какой-либо дар, то именно этот. Хотя он был старше меня на тридцать лет, но в любом обществе ни в чем не уступал мне, исключая карточную игру, к которой питал отвращение. Я имел счастие завоевать дружбу превосходного человека, каковая доставила мне величайшую пользу во время проведенных мною в Триесте двух лет. Именно ему и синьору Загури обязан я своим помилованием и возвращением, составлявшим единственный предмет всех моих вожделений. Если бы не эти истинные друзья, тоска по родной земле убила бы меня. К счастию, я смог излечиться от сего недуга и уже не забочусь более о том, чтобы увидеть когда-либо свое неблагодарное отечество!

Я сопровождал синьора Загури в Гёртц, где три дня его чествовала местная знать. Повсюду вместе с ним принимали и меня. Знаки дружества, которые оказывал мне венецианский авокадор, сразу же придали мне великую значимость. Из обыкновенного изгнанника я превратился в важную персону, обращавшую на себя внимание венецианского правительства.

Всеми было признано, что я покинул отечество единственно ради того, дабы спастись от неправедного заточения, и посему правительство, чьи законы я никоим образом не нарушил, не имело никаких оснований почитать меня преступником.

В Триесте меня принял губернатор города граф Ауэрсберг, а также граф Кобенцль, который, может быть, жив еще до сих пор. Это был мудрец в самом возвышенном смысле сего слова, соединявший обширнейшие познания с самыми прекрасными качествами души при полном отсутствии каких-либо претензий.

После праздника Пасхи граф Ауэрсберг был отозван в Вену, а на его место был назначен граф Вагенсберг. Старшая дочь нового губернатора, графиня Лантиери, блистала красотой, подобно ангелу небесному, и зажгла в моем сердце любовь, послужившую бы к неотразимой моей погибели, если бы я не выказал достаточно самообладания, чтобы скрыть ее под внешностью самой глубокой почтительности. Я воспел приезд графа в напечатанной по сему случаю поэме, что обошлось мне в сумму, соответствующую всему моему жалкому доходу за три месяца. Обращаясь к отцу, я выразил свои чувства к дочери. Моя хвалебная ода пришлась по вкусу, и я был приглашен в ее салон. Граф почтил меня именем друга и доказал свое доброжелательство искренним расположением, из коего я извлек некоторые существенные выгоды.

В начале лета я сделался героем маленького приключения, которое изрядно позабавило весь город. У Монти я познакомился с неким графом Страсольдо, красивым юношей, другом наслаждений и расточительства, но почти нищим и обремененным долгами до такой степени, что он передвигался по улицам Триеста только верхом на лошади, дабы с большей поспешностью спасаться от своих заимодавцев. В остальном это был весьма любезный и остроумный человек, понимавший толк в искусстве наслаждения жизнью. Я не раз обедал у него вместе с консулом и бароном Питтони. Он держал для услужения молодую словенку из Каринтии, которая всех нас очаровала, однако же я опасался делать ей авансы, зная, что граф влюблен в нее и непомерно ревнив, а поэтому позволил себе в ее присутствии только поздравить Страсольдо с обладанием подобным сокровищем. Состоявший с ним в родстве граф Ауэрсберг вызвал его в Вену и доставил ему место капитана в Польше. Страсольдо тайком продал всю обстановку и собирался уехать, не попрощавшись с заимодавцами. Мы не сомневались, что он увезет свою прекрасную словенку. Вообразите мое удивление, когда, возвратившись вечером домой, увидел я ее в своей комнате! Она подошла ко мне и без обиняков сказала:

– А я жду вас.

– Но как же граф?

– Он отправится без меня. Я не хочу ехать с ним в ту дурную страну. Лучше остаться в Триесте у честного господина. Вот я и пришла к вам. Не будьте столь жестоки и не гоните меня.

– Боже сохрани, моя милая! С твоей красотой тебя везде примут. У меня ты будешь в безопасности, и, клянусь, никто не войдет в эту комнату, пока ты пожелаешь оставаться здесь. Мне весьма лестно быть твоим покровителем, но ежели правду говорят, что граф влюблен в тебя, он никогда не уедет один, а, скорее всего, задержится еще на день и будет повсюду искать тебя.

– Повсюду, но не здесь. Обещайте мне, сударь, не выгонять меня, даже если мой злой гений подскажет ему прийти сюда.

– Даю слово. Но у меня только одна постель, как же мы устроимся?

Она улыбнулась и опустила глаза. Сему новому подарку судьбы обязан я был моей счастливой звезде и случаю. Мы провели восхитительную ночь, и эта очаровательная особа позволила мне вкусить уже давно не испытанные мною наслаждения.

Как я и предполагал, Страсольдо был у моего дома уже в девять часов утра. Его сопровождал Питтони. Я вышел к ним как раз в ту минуту, когда они разговаривали с хозяином. Сей последний упредил меня знаком, что ничего не сказал им. Однако же юный граф при содействии Питтони не пожелал отступиться от своих розысков. Они вошли в столовую залу, осматривали кухни и даже чердаки. Наконец стали просить постояльцев допустить их в комнаты. Я сказал моей словенке, которую звали Ленчица, что и нам не избежать гостей.

– Я отдалась под вашу защиту.

– Знаю, моя милая. Ты увидишь, как я встречу твоего преследователя.

Через мгновение Страсольдо уже стучал в мою дверь.

– Я не открываю.

– Почему?

– Здесь контрабанда.

– Это моя словенка?

– Совершенно верно.

– Наконец-то я поймал ее.

– Пока еще нет.

– Надеюсь, вы не будете удерживать ее без моего согласия?

– Вы хотите, чтобы я поступил вопреки ее воле? Сего не будет, я дал честное слово, что никому не позволю употребить силу в моем доме.

– Но кто говорит о силе? Только откройте, чтобы я мог поговорить с ней, и она сама