Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

Когда я уже шел к дверям, Сара подозвала меня и сказала:

– Мой муж не прав, а этот Медини просто шулер. Соблаговолите подождать, сегодня у нас совершенно пусто, но в ближайшее время мы ожидаем кое-какие доходы, и вы будете удовлетворены.

– Единственная возможность удовлетворить меня – это незамедлительно возвратить деньги, мадам. В противном случае моей ноги не будет в вашем доме, который есть не что иное, как притон головорезов.

Неожиданно Сара сняла со своей руки великолепное кольцо, стоившее, вероятно, вдвое больше моей ставки, и предложила его в качестве залога. Я взял драгоценность, галантно поклонился и вышел.

За все четыре раза пребывания моего в Неаполе город сей явился театром самых блестящих моих успехов. Но ежели бы сегодня вздумалось мне отправиться туда, несомненно, я умер бы от голода. О жестокая фортуна, сколь беспощадна ты к старости!

Я поехал в Рим, намереваясь полгода посвятить отдохновению и литературным трудам. По приезде я нанял небольшую квартиру насупротив испанского посольства, ту самую, где двадцать восемь лет назад жил учитель, дававший мне уроки на деньги кардинала Аквавивы. У моей хозяйки была дочка шестнадцати лет, которую я счел бы привлекательной, если бы не обезобразившая ее оспа. Сия ужасная болезнь лишила девицу левого глаза, замененного фальшивым, что лишь довершало уродство. Я отвел сие несчастное создание к некоему Тэйлору, английскому хирургу, и за шесть цехинов он приспособил ей фарфоровый глаз. Милосердное мое деяние было принято маленькой Маргаритой за объяснение в любви, о чем я узнал лишь много позже.

Имея три тысячи цехинов, не считая открытого счета у банкира Беллони, я мог жить в Риме со всей видимостью достатка. У меня были рекомендательные письма к венецианскому посланнику синьору Эриццо и сестре сего дипломата герцогине Фиано. Эти знакомства дали мне доступ и в другие дома, благодаря чему надеялся я приблизиться и к старинному моему покровителю кардиналу де Берни.

Однажды утром явился ко мне просить подаяния какой-то обтрепанный аббат, и, к величайшему своему изумлению, узнал я в нем моего брата.

– Зачем ты уехал из Венеции?

– Меня вынудила бедность.

– И тебе лучше живется в Риме?

– Но раз уж я отыскал тебя, любезный брат, у меня ни в чем не будет нехватки.

– Ты ошибаешься, мой друг. Я не богат и не намереваюсь поощрять твое бездельничество. Разве у тебя нет никаких средств?

– При мне мои таланты.

– Какие же?

– Я могу служить мессу и обучать родному языку.

– Ты – учитель итальянского в Италии!

– У меня уже две ученицы, дочери моего трактирщика.

– И ты смеешь являться перед сими девицами в подобной одежде? Несчастный! Возьми этот костюм и рубашку.

– Превосходно! Но мне нужно еще и денег.

– Убирайся к черту, ты ничего не получишь.

Выйдя от меня, сей бездельник отправился к герцогине Фиано, которая приняла его из одного только любопытства. Он умолял ее принять в нем участие, жалуясь, что я бросил его на произвол судьбы, и сия дама обещала ему вспомоществование. Вообразите мой конфуз, когда она завела об этом речь. Я просил ее как милости не тратить попусту время на этого повесу и пересказал все его мошенничества и проделки со мною. Благодаря моему вмешательству двери сего дома закрылись для него, но он сумел втереться во многие другие. Всякий встречный говорил мне о нем и старался заступиться за него. Сам он даже откопал аббата Гуаско, обитавшего на третьем этаже возле Trinita del Monte[255]. Сей последний явился с увещеванием, что мне должно быть стыдно бросать своего брата на римской мостовой. Засим он предложил, чтобы я обеспечил его существование, выдавая ему каждодневно три паоли. «Черт с ним!» – отвечал я и согласился. Я передал аббату Гуаско небольшой запас вещей и обещал регулярно платить просимый пенсион, который составил почти девять экю в месяц. При моем неверном положении это было все, что я мог сделать.

XLIII

Благие намерения и превратности любви

1772 год

Накануне первого дня нового года я приехал в Болонью и остановился у «Св. Марка». Сделав на всякий случай визит графу Марулли, тосканскому поверенному, явился я к легату-кардиналу Бранкафорте. Мне довелось знавать его в Париже, где он тогда занимался делами, ничего общего с апостолической миссией не имевшими. При рождении внука Людовика XV, герцога Беррийского, папа Бенедикт XIV возложил на сего кардинала обязанность поднести версальскому двору освященные пеленки для августейшего дитяти. Маленький принц (впоследствии Людовик XVI) получил благословение двух величайших в свете развратников: своего деда и добрейшего кардинала Бранкафорте, который имел обыкновение не вылезать из борделей.

Завидев меня, он кинулся мне на шею и вскричал:

– Per Dio![256] А я ведь ждал вас.

– Ваше преосвященство ошибались. Меня привела сюда лишь воля случая.

– Так вы совсем забыли своего кума Бранкафорте! Неблагодарный! А как наши любовные дела?

– Pianissimo[257], ваше преосвященство.

– У меня тоже. Я бы и не прочь, но все-таки не осмеливаюсь.

– Ваше преосвященство и так слишком на многое осмеливались.

– Это правда. Я предостаточно повесничал, вы кое-что знаете, но будем скромны. Ни слова о нашей молодой жизни.

Я намеревался продолжать в Болонье мирное и уединенное существование, как и во Флоренции. Для сего нет другого такого города во всей Италии, где можно наслаждаться равной свободой и благоденствием. Квартиры, жизненные припасы и вообще жизнь там недороги. Сам город прелестен, кажется, будто это написано красками, а не выстроено из камня, столь он опрятен и украшен. Что касается общества, то мне нечего было о нем и думать. Болонское дворянство очень чванливо и застегнуто на все пуговицы, особливо перед чужестранцами. Простой народ здесь представляет собой точную копию неаполитанских лаццарони[258].

В среднем же сословии, хотя людям свойственны честность и добропорядочность, они слишком обыкновенны и ограниченны. Но какое мне было до всего этого дело? Я хотел посвятить себя исследованиям и не искал иных связей, кроме как среди ученых. Во Флоренции наука есть удел немногих, народ там погряз в невежестве. Зато в Болонье каждый щеголяет литературным лоском. Университет сего города насчитывает столько же профессоров, сколько города всей Италии, вместе взятые. Недостаточно вознаграждаемые правительством, они находят для себя возмещение благодаря великому числу учеников. Типографщики берут за тиснение недорого, и хотя инквизиция свирепствует, как и повсюду, обмануть ее не так уж трудно.

Некий аббат, с которым я свел знакомство в книжной лавке Тарручи, представил меня