Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

с дамами и вышел, но не сделал и двадцати шагов, как меня с силой схватили за воротник. Мне удалось освободиться, нанести нападающему яростный удар локтем и отпрыгнуть назад. Я обнажил шпагу и сделал молниеносный выпад в сторону другого человека, бросившегося на меня с поднятой палкой. Засим я поспешил перелезть через ограду и очутился на улице. Оглушительный пистолетный выстрел заставил меня бежать со всех ног, но я упал, а когда поднялся, забыл подобрать свою шляпу. В полной растерянности и все еще не выпуская из рук шпаги, добрался до гостиницы и рассказал обо всем хозяину. Я не был ранен, но избежал этого каким-то чудом – мой кафтан был пробит двумя пулями как раз около груди.

– Вот неприятное происшествие, – отвечал мне хозяин, качая головой.

– Возможно, я прикончил одного из злодеев, но пусть знают, как нападать на меня. Сохраните мой кафтан – это свидетельство, которое никто не сможет опровергнуть.

– Вам лучше уехать из Барселоны.

– Вы принимаете меня за проходимца?

– Боже сохрани! Я вполне доверяю всему, что вы рассказали, и как раз потому-то вам лучше скрыться.

– Мне нечего бояться, я остаюсь.

На следующее утро я проснулся от какого-то странного ощущения – моя кровать была окружена сыщиками. Они опечатали мои бумаги, а меня арестовали, и я оказался в крепости. Мне поставили кровать подозрительного вида, возвратили чемодан, заперли на замок и оставили наедине со своими мыслями. Я никак не мог понять, почему вслед за ночным нападением последовала военная тюрьма. Что предпринять? Написать ли Нине, или лучше выждать? Я остановился на последнем. За пять французских ливров мне принесли добрый обед, и, несмотря на постигшее меня несчастье, я отдал ему должное. Осмелюсь даже сказать в похвалу себе, что никогда еще у меня не было столь отменного аппетита. В течение двух дней со мной обращались вполне достойно и возвратили в целости кошелек с тремястами дублонами, так что я оказался далеко не самым несчастным из людей.

На третий день, сунув нос в то, что тюремщик назвал окном, – подобие дыры в стене, украшенное решеткой, – я заметил во дворе этого мошенника Пассано, который приветствовал меня с иронической любезностью. Сие явилось ключом к разгадке. Значит, именно он выследил и донес на меня. Но почему Пассано вхож внутрь тюрьмы? Он разговаривал с офицерами, и, похоже, солдаты даже слушались его. Что это за коварные силы, которые заставляют меня встречать сего злого гения повсюду, куда бы я ни направился? В девять часов вечера ко мне в темницу явился офицер, казавшийся весьма подавленным.

– Извольте следовать за мной, сударь.

– А что, есть какие-то новости?

– Сейчас узнаете.

– Куда мы идем?

– На гласис[252].

Я пошел за ним. Холод был изрядный, падал мелкий, но густой снег – редкостное для Испании явление, где осень длится до декабря. Как только мы пришли, солдаты хотели отнять у меня плащ, который я взял на всякий случай. Видя мое сопротивление, один из них коротко и со значительностью сказал:

– Теперь он вам уж не потребуется.

Эти слова заставили меня вздрогнуть. Я поднял глаза и прямо перед собой, совсем недалеко, увидел ужасную картину – семь или восемь солдат, выстроенных в две шеренги с мушкетами на изготовку. Черные стены крепости придавали всей сцене более зловещий вид. При свете фонарей я смотрел, как приготавливается моя казнь, и уже не сомневался, что буду расстрелян. Я оледенел от ужаса, но в то же время мое сердце разрывалось негодованием. Что за непостижимое презрение к правам человека, толкавшее их на расправу со мной даже без видимости суда? В чем мое преступление? Какая вина, заслуживающая смерти, отягощает меня? Погруженный в эти размышления и совершенно подавленный, стоял я, прислонившись к стене. Офицер, бывший, судя по его виду, тоже не в себе, подошел и спросил, нет ли у меня какого-либо желания. При этих словах, столь явственно говоривших о моей участи, все мое негодование прорвалось наружу. Я принялся громко протестовать противу готовящегося убийства и, возвысив голос, заявил, что все участвующие в этом преступлении ответят перед Богом. И наконец, потребовал священника. Тогда некая личность, закутанная с головы до ног в плащ, подошла к офицеру и что-то сказала ему тихим голосом. Офицер приблизился ко мне, взял за руку и отвел в другую камеру, напоминавшую пещеру с вымощенным каменьями полом и едва ощутимой струей воздуха. Словом, это был настоящий склеп. Он оставил меня как бы заживо погребенным под охраной нового тюремщика. Этот человек, внешность которого поразительно соответствовала его обязанностям, сообщил мне, что я должен заранее говорить, какие кушанья желаю иметь на следующий день, поскольку ни один человек, кроме него, не может входить ко мне. Его слова освободили меня от смертельного беспокойства. В моем положении отсрочка даже на двадцать четыре часа могла оказаться спасительной.

– Я просил священника, – сказал я своему аргусу.

– А зачем это?

– Разве я не должен приготовиться к смерти?

– Священники никогда не бывают здесь. В этой тюрьме не содержат осужденных на казнь.

– Но ведь вы знаете, что предшествовало моему перемещению сюда?

– Мне известно только одно: я не получил никаких распоряжений, которые обычно относятся к смертникам. У вас свободны руки и ноги, и мне приказано доставлять вам за деньги все, что пожелаете.

– Значит, вас предупредили заранее?

– Сегодня утром.

Итак, они устроили спектакль приготовления к смертной казни. Я не сомневался, что обязан этим дьявольской изобретательности Пассано.

– Раз вам разрешено доставлять мне все необходимое, прежде всего купите книг.

– Невозможно! Это не дозволяется.

– Тогда бумаги, перьев и чернил.

– Только бумагу, потому что писать не разрешено.

– Но по крайней мере, могу я получить карандаш, чтобы набросать архитектурные планы?

– Сколько угодно.

– И вы принесете мне свечи?

– Нет, вот только лампа, которая горит днем и ночью. Этого вполне достаточно.

– И все это запрещено мне одному?

– Таковы правила для всех.

– Ну а входит ли в ваши обязанности составлять мне компанию?

– Нет, у меня ключи от камеры, и я ответствен только за вашу особу. Кроме того, вас охраняет часовой. Если хотите, с ним можно разговаривать через окошечко в двери.

– А что дают заключенным?

– Хлеб и суп. Но после некоторых формальностей разрешается заказывать другие кушанья. Поэтому мне приходится проверять всякие печенья, дичь и прочее.

Посоветовав мне набраться терпения, как будто оно зависит от нас самих, добряк удалился. Все-таки его слова ободрили меня, и, имея уже привычку к подобного рода превратностям, я спокойно