Любовные и другие приключения Джакомо Казановы, рассказанные им самим - Джакомо Казанова

провел ночь. Наутро я изрядно позавтракал в присутствии моего тюремщика, который усердно прокалывал вилкой все, что приносили, дабы удостовериться в отсутствии спрятанных писем. На приглашение разделить мою трапезу он ответствовал, что его обязанности не разрешают воспользоваться моей любезностью.

Я провел в этой темнице сорок три дня и именно там, полагаясь лишь на собственную память и карандаш, написал «Полное опровержение венецианской истории Амелота». Для цитат мне приходилось оставлять пропуски, поскольку у меня не было под руками самой книги.

28 декабря все тот же офицер, который арестовывал меня, приказал отпереть камеру и предложил мне одеться и следовать за ним. Он сопровождал меня ко дворцу правосудия, где секретарь возвратил мне мои бумаги, а также вручил все три моих паспорта, подтвердив, что они не подложные.

– Так, значит, меня продержали в тюрьме сорок три дня только для того, чтобы удостовериться в этом?

– Единственно по сей причине, сударь. Но теперь вы оправданы. Однако оставаться в Барселоне вам не разрешено. Для всех приготовлений вы имеете три дня.

– Я не спрашиваю, какой тайный и всесильный враг преследует меня, но, согласитесь, эта история выглядит до крайности некрасиво. Отъявленный злодей и тот имеет возможность защищаться, а мне было отказано в этом.

– Ошибаетесь, вы можете подать жалобу в Мадридский совет.

– С меня довольно. Сохрани бог полагаться на испанское правосудие! Я еду во Францию.

– Счастливого путешествия.

– По крайней мере, вы могли бы передать мне приказ в письменном виде.

– В этом нет надобности. Я Эмануэль Бадильо, секретарь управления. Вас отвезут в гостиницу «Санта-Мария», и там вы найдете оставленные вещи, после чего можете совершенно свободно располагать собой.

В гостинице я получил обратно свой кафтан, шпагу и даже шляпу, которую уронил во время бегства (странная находка, ведь в мое отсутствие в комнату входили только полицейские чины). Прежде чем уехать, я хотел расплатиться с хозяином, но он отвечал обычной фразой:

– Все оплачено, в том числе и следующие три дня.

– Кем же?

– Вы сами хорошо знаете.

– Моя история наделала много шума?

– Предостаточно.

– А что говорили?

– И то и се. Вам не понравится, если я расскажу об этом.

– Не понравится! Мне совершенно безразлично, что говорят. Только дураки боятся болтовни.

– Уверяют, что выстрел произведен вами, а для крови на шпаге вы закололи кролика, поскольку в указанном месте не обнаружилось ни мертвого, ни раненого.

– Вот забавно! А моя шляпа?

– Сыщики нашли ее на улице.

– Вы слишком доверчивы. Как же объясняют, почему меня посадили в тюрьму?

– Ходили тысячи всяких слухов. Одни говорили, будто у вас не в порядке бумаги, другие – что вы любовник донны Нины.

– Но ведь вы можете подтвердить, что я всегда ночевал у себя в комнате?

– Поверьте мне, сударь, для вас же будет лучше, если вы никогда более не увидите эту даму.

– Не беспокойтесь за меня.

Я также узнал, что Нина во всеуслышание хвалилась, как щедро она раздавала мне деньги, а графу Риэле почти призналась в нашей связи. В этот же вечер я доставил городским сплетникам новую пищу для разговоров. Хозяин по моему поручению взял ложу в опере. Ожидалось, что объявленный спектакль будет особенно блестящим. И вдруг за час до начала афиша была снята – из-за болезни двух певцов представление откладывалось до 2 января. Это распоряжение могло исходить только от вице-короля. Как и весь город, я принял его на свой счет.

Я покинул Барселону в последний день 1768 года и направился к Перпиньяну. Путешествовал я в доброй коляске, проезжая ежедневно понемногу и останавливаясь на постоялых дворах только для того, чтобы подкрепиться. На следующий день после отъезда мой возница спросил, не осталось ли у меня в Барселоне недоброжелателей.

– Почему такой вопрос?

– Да вот со вчерашнего дня три какие-то личности не выпускают нас из вида. Ночь они провели в том же трактире, что и мы. Они все время молчат и, конечно, замышляют что-то недоброе.

– А как обезопасить себя от нападения?

– Пока они впереди на три четверти часа. Полагаю, лучше всего выехать несколько позднее и заночевать в какой-нибудь захолустной гостинице. Если эти бандиты вернутся, то не останется уже никаких сомнений.

Я последовал совету возницы, и мы остановились на указанном им постоялом дворе. Наших преследователей там не было, и я уже начал успокаиваться, как вдруг, посмотрев в окно, увидел их у ворот конюшни. Судорога ужаса пробежала по всему моему телу, и я почитал себя уже погибшим. Однако по размышлении мужество вернулось ко мне. Я велел своему слуге не показывать беспокойства, а как только эти люди заснут, сразу же послать ко мне кучера. Сей последний не заставил долго ждать себя. Он прибежал и с горячностью принялся убеждать меня, что надобно немедля отправляться в путь. «Я подпоил этих негодяев, – объяснил он, – чтобы они разговорились. Теперь нет уже ни малейшего сомнения – это наемные убийцы. Надо пользоваться случаем, пока они спят, и ехать. До границы совсем недалеко, и я знаю одну боковую дорогу, по которой мы доберемся за несколько часов».

Бесспорно, если бы я мог добыть себе эскорт хотя бы из двух верных людей, то, конечно, пренебрег бы советом моего проводника. Однако же, имея всего лишь шпагу и пару пистолетов, в состоянии ли я был защититься от трех головорезов, вооруженных с головы до ног и решившихся прикончить меня? Мы поспешно снялись с места и за шесть часов проделали одиннадцать лье, так что бандиты, может быть, еще спали, когда мы достигли французской границы. Тогда я был далек от того, чтобы догадаться, кто заплатил этим наемным убийцам.

XLII

Возвращение в Италию. Я пытаюсь поступить на русскую службу

1769 год

Приехав в Перпиньян, я отпустил своего слугу. На следующий день я остановился в Нарбонне, а потом в Безьере. Расположение сего последнего города поистине великолепно, а пребывание в нем очаровывает всех приезжающих. Жители его отличаются остроумием, а женщины – красотой и учтивостью. Отменную кухню можно сравнить разве что с изысканностью вин. То же самое относится и к Монпелье, где я встретил некую девицу Блазэн, которую читатель, может быть, помнит из предыдущего повествования. Через Ним я проехал не останавливаясь, так как торопился в Экс, где рассчитывал повидать некоторых своих знакомых.

На следующий день после праздника Тела Господня я отправился из Экса в Марсель. Однако, прежде чем говорить об этой поездке, нельзя не описать торжественную процессию,