Вячеслав Молотов. От революции до Перестройки. - Александр Владленович Шубин

защитника свободомыслия писателей: «Когда советским писателям говорят, что „сотрем в порошок“, – это не воспитание». Но через минуту в выступлении Молотова о писателях зазвучали знакомые зловещие ноты: «Никакого сомнения нет в том, что если потребуется, то любого покончим на месте или пошлем туда, куда надо, если он выступит против политики нашей партии и государства или поступит так, как Дудинцев, который клевещет на Советское государство. Если же оказывать какое-либо воспитательное воздействие на писателей, нужны соответствующие методы. Этих методов в данном случае не оказалось». Конечно, для таких писателей, как Дудинцев, хрущевские разносы были получше, чем молотовское «покончим на месте или пошлем туда, куда надо». Но главное – Молотов ушел в обсуждение этих литературно-педагогических вопросов от принципиальных претензий к Хрущеву, которого и по этой теме было кому поддержать. Поспелов заявил: «Это был замечательный метод – метод прямоты, доверия, острой товарищеской критики».

Молотов продолжил под шум в зале излагать свои претензии к Хрущеву:

«Я перейду дальше к конкретным фактам, где я вижу нарушения методов коллективного руководства, но, кроме того, у нас есть, безусловно, зачатки культа персоны тов. Хрущева… Когда все другие молчат, а один человек из членов Президиума выступает и по сельскому хозяйству, и по промышленности, и по строительству, и по финансам, и по внешней политике, и т. д. Нельзя себе присваивать столько прав, столько знаний». Почему же нельзя? Вот в 30-е годы и Молотов выступал по всем этим вопросам. Правда, над ним был Сталин, а над Хрущевым никого нет. «Газеты заполняются так, как было во времена Сталина… либо новая речь, либо новое приветствие… Вы не называете это культом личности, но это самые настоящие зародыши культа личности, которые противоречат тому, что Пленум ЦК и Президиум ЦК говорят о коллективном руководстве. Мы не должны закрывать глаза на это». Но тут Молотову припомнили, что в честь него названы города и заводы. В пылу полемики Молотов воскликнул: «Ноги на стол тов. Хрущев положил»[1529]. Тут зал взорвался бурей возмущения. Попробовал бы он Сталину такое сказать!

Через семь лет процессы раскрепощения общества, в том числе номенклатуры, пройдут дальше, и они сами все это скажут Хрущеву. Но чтобы это стало возможно, сегодня нужно было защитить Хрущева от столпов сталинского правления, которые заступаются за демократизм. На словах.

Но в речи Молотова звучала и личная обида: «…тов. Хрущев походя говорит так о членах Президиума ЦК: этот выживший из ума старик, этот бездельник, тот карьерист. Вы не можете считать справедливым и нормальным, когда один член Президиума ЦК начинает распоряжаться нами, как пешками»[1530]. Обвинения Молотова в основном имели личный, не политический характер. Вячеслав Михайлович понимал, что если обвинит Хрущева в правом уклоне, то тут же в ответ получит обвинение в левом. Так что нужно держаться той линии, что и Ленин, обвинявший Сталина в 1922 году: «Когда мы его выбирали Первым секретарем, я думал, что он будет тем же человеком, каким был до назначения его Первым секретарем. Получилось не так, и чем дальше, тем больше… Надо иметь в виду, что мы имеем плохой пример в лице Сталина. Ленин предупреждал, что Сталин, „сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть… и я не уверен, – писал Ленин, – сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью“. Я считаю, что этот урок полезен нам не только тогда, когда речь идет о Сталине… Тут уже говорили, какой характер у товарища Хрущева: не особенно гладкий…

– Почему? Очень прямой, очень принципиальный, очень боевой и незлопамятный.

– Очень прямой был и у Сталина, когда он говорил многим неприятные вещи, особенно в первые годы после Ленина»[1531].

Молотов отрицал, что выступал против освоения Целины, а по поводу хрущевского лозунга «догнать и перегнать Соединенные Штаты по молоку, маслу и мясу» пояснил, что считает его недостаточным, нужно говорить о необходимости догнать и перегнать не только по мясу и молоку, но и по всему остальному, как сказано в материалах ХХ съезда КПСС[1532]. Так что Молотов критиковал Хрущева не с позиций здравомыслия за авантюризм, а по-левацки за недостаточную смелость в постановке задач перед партией и народом.

От Молотова настойчиво требовали покаяться за соучастие в репрессиях, но он прикрывался как щитом постановлением «О преодолении культа личности и его последствий», которое брало под защиту «ленинское ядро» ЦК, включая Молотова. «Я несу за это ответственность, как и другие члены Политбюро. Вы все знаете, что есть решение XX съезда КПСС, был доклад на съезде по этому вопросу, и мы все дружно осудили и заклеймили ошибки и извращения, которые были…»[1533] Хрущев настаивал: «…ты после Сталина был второе лицо, и на тебя ложится главная ответственность»[1534].

Обсуждение внешнеполитических проблем, где Молотов мог бы раскритиковать сами принципы хрущевской политики, свелось к мелким придиркам к хрущевским речам и поступкам, принципиальные вопросы вроде Югославии Молотов предпочел не поднимать. Визит Хрущева в финскую баню Молотов счел нарушением «достоинства перед иностранными буржуазными деятелями»[1535]. Да и вообще не следует Хрущеву сопровождать в зарубежных визитах председателя Совета министров. Но в это время уже и карьера Булганина висела на волоске. В следующем году Хрущев будет выезжать в зарубежные визиты не в сопровождении, а в качестве председателя Совета министров СССР.

Хрущев, Серов и другие члены ЦК наперебой принялись объяснять Молотову, что встречи политиков в бане – это добрая финская традиция, в которой нет ничего зазорного. Суслов подвел итог этой части дискуссии: «Тов. Молотов, вопросы международного положения Вы свели к бане. Можно было сказать, правильная внешняя политика проводилась Центральным комитетом по ряду вопросов вопреки Вам»[1536]. И Молотову стали напоминать об осуждении его позиции по Югославии. Тогда Молотов в обоснование своей правоты перешел от банной темы к более принципиальной: он признал, что в 1955 году солидаризировался с китайской позицией по поводу Югославии и тогда сказал: «…почему то, что понимают китайские товарищи, не понимают у нас? В данном вопросе нам следовало раньше разобраться, чем им»[1537].

Раз пошел более принципиальный разговор, Молотов выступил в защиту Сталина: «Мы признали его ошибки, но надо говорить и об его заслугах». Хрущеву только этого было и нужно: «Ты хочешь повернуть все назад, чтобы потом самому взять топор»[1538]. Молотов сам взошел на представленное ему место главного сталиниста.

Подводя итоги, Молотов заявил: «Во-первых. Для постановки вопроса о нарушении коллективного руководства имелись серьезные основания. Поправить в этом отношении