Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

И по искривленной, выпирающей вбок челюсти я сразу признал Попова!

Он был огромен – метров тридцати в длину, не меньше! Черную тушу его покрывали кровоточащие раны… Но все же Попов жил. Он дышал!

На носу корабля, возле пушки, началась суета. Боцман уже был там. И рядом с ним толпилось еще несколько моряков. Среди их брезентовых роб отчетливо выделялась пестрая, клетчатая куртка гарпунера – норвежца. Вот гарпунер пригнулся, прицелился. Плавно повел рукой, корректируя ход судна…

Шхуна притормозила. И сразу ахнул выстрел. И к Попову, с тягучим свистом, полетела стальная игла гарпуна.

В следующее мгновение палуба огласились проклятьями. Посыпалась матерная скороговорочка Авдеича. И гарпунер, распрямившись, смущенно и растерянно развел руками. Он промахнулся… А этого с ним почти никогда не случалось!

Моряки горевали с ним вместе, и я был единственный здесь, кто сочувствовал не ему, не команде, а – раненому кашалоту.

Гарпун срикошетил, скользнул по спине спермуэла – и как бы пробудил его этим, вывел из столбняка.

И сейчас же Попов (усталый, истекающий кровью, но все еще могучий) натужно вздохнул. И легко, бесшумно стал погружаться.

Блеснула корявая черная его спина, перевитая радужными лентами пены… И это было последнее, что я успел заметить, потому что в тот самый момент нас нагнала, настигла гроза.

С тяжким треском раскололось небо. Коротко вспыхнул слепящий свет. И на шхуну, на море, казалось – на весь мир – обрушились звенящие, хлесткие дождевые струи.

– Такие грозы бывают в Заполярье редко, раз в пять лет, – воскликнул, проходя мимо, краснолицый пожилой матрос, – надо же, чтоб это случилось именно сейчас! Именно…

Он не договорил. Шхуна сотряслась от страшного удара. И я решил, что мы наскочили на подводный риф. Но краснолицый, цепляясь за мой рукав, прокричал – сквозь гулкую пелену ливня:

– Это кашалот. Нырнул неглубоко – схитрил, каналья, – и теперь атакует! Таранит!

Последовал новый удар. И затем очень быстро – еще один! По корпусу шхуны прошла как бы судорога. Раздался треск. Судно накренилось, черпая бортом волну… И тут я не выдержал.

– Он же нас потопит, – завопил я, – идиоты, стрелять не умеют… Теперь надо уходить – пока не поздно! Чего капитан медлит?

Но капитан не медлил. «Скиталец» рванулся сквозь дождь и ветер – и круто повернул на юг.

«Скиталец» повернул на юг. И на следующий день опять вошел в знакомый Берингов пролив.

Маркони запросил береговую радиостанцию – и узнал, что больному была сделана операция; что перенес он ее трудно, и сейчас еще лежит, и выйдет через неделю… Время это, однако, капитан не хотел терять! И китобоец миновал Уэллен без задержки, на полном ходу.

Еще через двое суток мы были уже в Беринговом море. Но и там не стали задерживаться. Слишком уж был здешний климат суров и неудобен для промысла! Это море почти круглый год забито льдами, и в мореходной лоции указывается, что здесь «преобладает циклоническая деятельность, которая создается Алеутским минимумом, Гавайским максимумом и сибирскими антициклонами».

Команда устала от неудач, и шхуна рвалась теперь дальше, к нижним широтам, – туда, где лежат Курильские острова и веют тихоокеанские ветры…

– Нам надо план выполнять, – заметил Авдеич, – и хватит с нас бродяг-кашалотов! С этими бандитами – вечная морока… Не-ет, мы сейчас займемся другими китами – вегетарианцами! В эту пору их полно, возле Курил и по всему Охотскому морю.

– Почему именно там? – спросил я.

– Эти воды – самые богатые планктоном, понимаешь? Да и рыбы навалом, более трехсот видов! А это тоже кое-что значит. Усатый кит – он ведь и рыбку прихватывает, знает в ней толк… Но главное, характер у него золотой. Без фокусов, без зигзагов, не то что у спермуэла. – Боцман вынул из зубов трубку и, усмехаясь, огладил усы. – Этот-то, криворотый-то, мы думали: он помирает, а он вон какой номер выкинул! И ведь момент уловил: дождь, гроза… ничего не видно… А еще говорят, кашалот – дурак!

Глава 10

Возвращение Одиссея

Охотское море расположено между Камчаткой и Сахалином. Здесь действительно царство китов. И самые рыбные в мире места. И вот удивительное дело: остров Сахалин по форме напоминает чудовищную рыбу, а полуостров Камчатка – кита. Они плывут встречным курсом, «Сахалинская рыбина» выныривает из Японских вод. А «Камчатский кит», изогнувшись, погружается в волны Тихого океана.

Под самым носом его рассыпались – словно мелкая рыбешка – Курильские острова. И похоже, что «кит» гонится за ними…

Мы проскочили мимо Курил ночью. И с первыми проблесками зари перед нами распахнулась белесая водная равнина. Обычно бурное, беспокойное Охотское море выглядело сейчас на редкость тихим и ласковым. Его засевали солнечные блики. Над ним, в безоблачной синеве, клубились и реяли сотни птиц. И стоял полнейший штиль!

– Ну наконец-то! – сказал, улыбаясь, боцман. – Погодка – прямо по заказу! Теперь мы отыграемся, возьмем свое… Уж теперь-то – точно!

Сверху, из «вороньего гнезда», раздался крик марсового:

– Вижу фонтаны! Прямо по курсу!

– Сколько? – спросил с мостика капитан.

– Штук восемь…

– Полный вперед, – прорычал в переговорную трубку капитан, – самый полный!

Шхуна шла на всех парах, и команда ликовала. «Вегетарианцы» были верной добычей! И с каждой минутой расстояние между ними и китобойцем сокращалось… Но внезапно с юго-востока надвинулся туман.

Мы увидели его не сразу; мы ведь смотрели вперед – на китов!

Киты играли. Знаете, как резвятся эти гиганты? Они прыгают по воде, словно дети – по тротуару…

Хвостовые лопасти у них устроены не так, как у рыб, а – горизонтально, и обладают, в связи с этим, редкостной мощью. И прыжки китов сопровождаются всегда пушечным гулом. Но все равно в их играх есть что-то трогательное, инфантильное.

А туман, между тем, наползал! Первым его углядел марсовой и прокричал тревогу… Но что же тут можно было поделать? «Скиталец» и так шел полным ходом – не шел, летел. Но туман двигался быстрее. Повторялась, в сущности, та же история, что и с чукотской грозой. И в обоих случаях мы были обречены, оказывались в проигрыше.

Вскоре туман навалился на шхуну – и поглотил корму. Я покосился туда и увидел плотную, тяжело колышущуюся стену. Обвел взглядом море – но и оно уже тоже затмилось, помрачнело…

А затем меня с головы до ног окутали, обволокли густые лиловые клубы… Не стало ни мачт, ни палубы. Я словно погрузился вместе с кораблем в мутную жидкость – невесомую, неосязаемую, пахнущую йодом и гнилыми водорослями.