Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

ты со спины – прямо вылитый он, – добавил Авдеич. И опять ввернул пару крепких слов. – Мы шлялись по берегу, смотрим: кто-то на мысу торчит… Такой же бушлат, сапоги. И такая же манера сутулиться. Ну, точная копия! Вот я и хряпнул слегка – по загривку.

– У нашего боцмана рука – как механический пресс, монеты мнет, стальные тросы сгибает, – улыбнулся парень в плаще. Как выяснилось впоследствии, это был судовой радист, носящий традиционное прозвище Маркони. – Ему бы не в море трудиться, а в Олимпийских играх участвовать.

Боцман слушал и кряхтел смущенно. Потом он достал трубку – закурил. И вдруг сказал, придвигаясь ко мне:

– Ладно. Чтоб не было обид – давай-ка и ты теперь хряпни!

– То есть как? – удивился я.

– Очень просто! Обменяемся ударами – вроде как руки друг другу пожмем… И дело с концом! Я начал, теперь твоя очередь. Ну?! – Он засопел, приблизил ко мне лицо. – Давай, бей!

Драться мне, в общем, не хотелось; злость уже прошла. Да и ребята эти мне понравились, пришлись по душе. Но, понимая торжественность момента, я согласился. И, примерясь, ударил – по всем правилам бокса – в левую его челюсть.

Авдеич шатнулся. Но устоял. И одобрительно проворчал, поглаживая ладонью щеку:

– Ничего, подходяще… Бьешь, правда, слабовато, но – четко, правильно. Красиво бьешь. Молодец!

Тогда Маркони сказал:

– Вот и познакомились. – И потом, положив нам обоим на плечи руки: – Что ж, сейчас, я думаю, самое время выпить. – Он покосился на Авдеича. – Пойдем, что ли?

– Конечно, – кивнул Авдеич. – Само собой. Только вот задача: где достать? Мы же – пустые… А тот ублюдок будет теперь от нас прятаться все время, сколько мы тут простоим.

– Не беда, братцы, – отозвался я. – Идемте, я вас приглашаю! У меня кое-что есть… На выпивку хватит… А кстати, вы с какого же судна?

И боцман ответил, вынув изо рта трубку:

– С китобойца «Скиталец».

– Так это же – мое имя! – воскликнул я, смеясь.

Так началась новая моя морская служба.

С помощью Авдеича я устроился на шхуну матросом, причем – быстро, легко. Дело в том, что на борту заболел человек и появилось свободное место… Происшествие это как раз и послужило причиной остановки корабля; заболевшего (у него был приступ аппендицита) потребовалось срочно переправить на берег, в больницу. Внезапной этой передышкой воспользовался также и старший механик, обнаруживший какие-то помехи в машине. В общем, «Скиталец» простоял на рейде двое суток, и команда провела – как шутил Маркони – «законный уик-энд». И стала готовиться к отплытию только следующей ночью… Я спросил у боцмана, почему именно ночью – и он ответил, постучав ногтем о стекло карманных своих часов: «Ждем, когда кончится понедельник… А иначе не будет фарта – этот день опасный. Вот, как только стрелка перебежит за двенадцать – так и пойдем. На всех парах!»

В полночь по палубе прошла мелкая дрожь – ожила и заработала машина. Минуту спустя загремела якорная цепь. Раздались три долгих гудка; это «Скиталец» прощался с берегом и с оставшимся там матросом… И сейчас же за бортом сместились и поплыли уэлленские огни.

Мы миновали толпящиеся на рейде суда; «Юкона» там уже не было. И я мимолетно подумал: вот и еще один шанс потерян… Выпущен из рук… Кто знает, может, Стась был прав – и мне действительно придется когда-нибудь пожалеть об этом?!

Вблизи Уэллена, как вы уже знаете, проходит несколько границ. И есть там, помимо перечисленных, еще одна – идущая не вдоль пролива, а поперек его. Невидимая, но вполне реальная, ощутимая эта черта именуется «полярным кругом»… Так что Уэллен и впрямь – Великий Перекресток! Да так его, впрочем, и величают многие шкипера.

За чертой этой пролив кончается – и открывается угрюмое Чукотское море.

И, войдя в него, вырвавшись на простор, «Скиталец» тотчас зарылся в пенные гребни. Несмотря на летнюю пору, море пахло холодом и бедой. Над ним клубилось низкое облачное небо. И дул обжигающий ветер – выл и свистел, запутавшись в корабельных снастях. И снасти звенели тягуче…

Кто-то из матросов, стоявших со мной, сказал, подняв голову:

– Снасти поют – значит, ветер не меньше шести баллов.

– Н-да, погодка, – проговорил другой. – По такой волне не очень-то разгонишься!.. Ни черта мы тут, братцы, не найдем.

– А кого мы сейчас ищем? – спросил я. – Китов? Кашалотов?

– Двух спермуэлов.

– Это еще кто? – не понял я.

– Норвежцы так кашалотов называют, – пояснил пожилой краснолицый моряк. – Из них «спермацет» добывают – знаешь? Ну вот. Мы за двумя этими бродягами и гонимся, от самого Анадыря. Думали, что они к Святому Лаврентию направятся, а они – вон куда сунулись сдуру! Совсем не в свои места.

– Почему ж – не в свои?

– Да ты, парень, какой-то дикий, – удивился краснолицый, – ты откуда к нам попал? На чем раньше плавал?

– На тральщиках.

– Селедку, значит, ловил! – Он усмехнулся пренебрежительно. – Оно и видно.

Я узнал немало любопытного об этих водяных гигантах. В отличие от усатых китов, питающихся планктонной «похлебкой», кашалоты (зубастые киты) едят кальмаров, осьминогов, разную донную рыбу. Они достают добычу с огромных глубин и являются лучшими в мире ныряльщиками. И вот именно в связи с этим они избегают, не любят арктические моря. Слишком уж мелки и бедны для них здешние воды! Рыбы тут, конечно, великое множество, но кальмар (главное лакомство!) обитает гораздо южнее – вблизи Японии и дальше, по всему Великому океану. И стада кашалотов пасутся, как правило, в тех пределах, не выше северных сороковых широт.

Одиночки, правда, заплывают и выше, встречаются всюду – но речь о них впереди! Сейчас мы говорим о коллективных, так сказать, стадных обычаях.

Для любовных игр и сражений спермуэлы собираются около Фиджи и Самоа, возле Бермудских и Азорских островов, а также у восточных берегов Японии, там, где проходит теплое течение Куросио. В тех местах разыгрываются порою жестокие, долгие битвы.

Ведь кашалоты – полигамны! Как у моржей и у котиков, самцы у них владеют гаремами. На каждого повелителя приходится по пять-восемь самок. Однако обладать этим богатством – не просто… За счастье приходится бороться.

Может быть, потому, что спермуэл – многоженец, у него такое большое сердце? (Длина семь метров, а вес – около ста килограммов.) И голова у кашалота также не малая, она составляет треть туловища. Нижняя хватательная челюсть усажена пятьюдесятью страшными зубами, остротой и прочностью не уступающими акульим. Зато мозг мизерный: средний вес его всего пять килограммов… Ну а половой орган весит