Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

изба» оказалась строением весьма мрачным, сложенным из камней, обмазанных глиной. И обстановка там была самая первобытная. Мебели никакой не имелось. На полу были навалены медвежьи шкуры. В углу дымилась железная печка, а на подоконнике горел жировой светильник. Неровные отблески пламени освещали человека, сидящего в глубине. И я сразу же распознал в нем старого колымского беглеца.

Мы обнялись, разговорились, я забросал его вопросами. И он рассказал, что живет тут давно. Ловит рыбу, ставит капканы на песца и медведя, а также птичьи силки – и ничего, перебивается. Затем и он, в свою очередь, поинтересовался моей судьбою. И так мы толковали, развалясь на шкурах. И я все ближе придвигался к печке; застуженный, насквозь прохваченный ветром, я никак не мог согреться… И потребовал чаю – покрепче, погорячей!

Сопля спохватился, захлопотал. Подошел, хромая, к печке. Пошуровал там. И сказал досадливо:

– Черт, дрова-то почти прогорели… Вот незадача! А в доме – как на грех – ни одного полешка не осталось.

– Так мы сходим, поищем, – сейчас же сказал мой спутник, – молчаливый, угрюмого вида чукотский парень. И поднялся живо. И я тоже привстал…

– Ладно, сидите, – махнул рукой Сопля, – куда вы – в такую темень? Да и вообще, вы ведь мои гости!.. Я уж сам позабочусь.

– Но как же – ты-то? – растерялся я.

– Как-нибудь, – усмехнулся он. – Соображу…

Он умолк, опустил лицо, собрал морщины у губ. И вдруг воскликнул:

– Эх, была не была! Где наша не пропадала?!

И, нагнувшись, быстро отстегнул деревянную свою ногу – и решительным жестом сунул ее в загудевшую печь.

А затем, заваривая чай, мигнул беспечно:

– Не тревожьтесь, голуби! Не пропаду. Вырублю себе новую…

Когда мы, на следующий день, прощались, я тихо сказал ему:

– В прошлом году была объявлена амнистия… Ты об этом слышал?

– Нет, – ответил он так же тихо, – да мне это все равно без пользы. Без разницы.

– Как так, без пользы? Твой побег теперь – прощен… Ты тут одичал, слова понимать перестал. Говорю ж тебе: амнистия! По ней и не такие статьи снимаются.

– Эх, если б только – побег, – пробормотал он, поеживаясь.

– А разве было еще что-нибудь?

– Было. В том-то и дело! – Он закурил, затянулся со всхлипом. – Понимаешь, мы тогда долго плутали, чуть с голоду не подохли. Ну и вот – одного паренька…

– Что? – спросил я, мгновенно напрягаясь, настораживаясь. И, уже догадываясь кое о чем, но не желая верить страшной этой догадке… – Что вы с ним сделали?

– Ну, попросту говоря, – съели.

Он произнес это с мягкой, чуть смущенной улыбочкой. Но улыбался только рот, глаза его были холодны и странно неподвижны. Какое-то мгновение он смотрел на меня не мигая. Потом добавил:

– И вся беда в том, что вскоре после этого мы нарвались на патруль. Вот тогда-то мне и прострелили ногу. Но это – ладно. Главное, что я второпях обронил свой мешок. А в нем было мясо… жареное… Понимаешь? Уходил я, правда, по болоту, и может, мешок – утоп. Но кто знает? Вдруг его все же нашли? И если так, то я давно уж приговорен… За людоедство ведь вышку дают! И пощады тут не бывает.

Мы разговаривали с Соплей торопливо, в половину голоса. И я думал, что спутник мой, чукча, ничего не расслышал толком, не уловил.

Но, как оказалось, я ошибался. Он уловил все! И часа два спустя, – когда мы уже мчались по размокшей тропе на восток, – он спросил внезапно:

– Этот твой друг – он плохой или добрый? Или он, может, больной? Какой он?

– Не знаю, – сказал я. И это было вполне искренно. – Не пойму.

– Вот и я тоже не пойму! Одного человека съел. А для другого – чтоб только чай вскипятить – ноги своей не пожалел… Это как же?

– Есть русская поговорка, – сказал я со вздохом, – «чужая душа – темный лес». И это очень верно! В людях все намешано, все что угодно. Поди разберись в них, пойми… Мы сами себя-то не всегда понимаем, а что уж говорить – о других?!

До Певека оставалось теперь уж недалеко. Но все-таки следовало торопиться! Весна наступала неудержимо. И я к тому же двигался навстречу ей. А на пути моем лежало еще несколько рек, и среди них – знаменитая Колыма.

Я двигался навстречу полярному дню, и с каждой пройденной верстою день разгорался все ярче, и меркнул все медленней и неохотней… И в тот момент, когда я увидел, наконец, Колыму – была уже настоящая весна! Над речною дельтой тянулись, крича, лебединые косяки. Берега очистились от торосов. И в мутных, вздувшихся водах отражалось незакатное солнце.

Колыма! Я знал эту реку давно. Ведь именно здесь находился зловещий «Дальстрой» – одно из самых крупных лагерных управлений. Великое княжество потаенной чекистской империи ГУЛАГ.

Здесь я когда-то и встретился впервые с Соплей.

И оба мы, в общем, пробыли в лагерях «Дальстроя» недолго. Он ушел в побег, а я – на этап, на «большую землю»… Но все места эти я запомнил накрепко. И сейчас мне было интересно взглянуть на Колыму глазами вольного человека – увидать ее как бы в ином, новом свете… Интересно, несбыточно, дивно!

Я остановился в большом приморском селе Амбарчик. Поселился в гостинице. И с недельку отдыхал после долгого пути. Разглядывал окрестности, наслаждался комфортом.

Наслаждался им – по праву. Теперь я мог себе это позволить. Я ведь покинул Якутию не с пустыми руками. В заплечном моем мешке лежала дюжина шкурок – песцовых и куньих, – и ими я расплачивался за все услуги.

И чувствовал себя, как купец, богатым и красивым…

Богатому – хорошо! К нему все тянутся, его все любят… Я быстро в этом убедился, прибыв в Певек и связавшись с портовыми бичами.

По-английски «бич» – означает пляж, песчаную отмель. А на международном морском жаргоне – это человек, оказавшийся на мели… В сущности, я сам был всю жизнь таким вот бичом! Но эта публика вообще-то разношерстная, тут имеется немало разновидностей. Есть, к примеру, бичи-профессионалы, постоянно обитающие не в море, а на «мели», в портовых кабаках. На Юге таких, кстати сказать, множество. Одесса буквально кишит ими. В дальних же, северных, холодных портах, бичей – негусто. Но, как бы то ни было, они водятся всюду! Они словно бы принадлежат к широко разветвленной, подпольной секте «морских паразитов». Многие моряки сравнивают их с «водяными вшами». (Вши эти живут на коже моржей – и могучие звери не могут от них избавиться. И чем