Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

было, он ушел куда-то к родне; у него она имелась тут повсюду!) Встретила меня якутка – весьма миловидная, круглолицая, молоденькая. Я поинтересовался: «Где хозяин?» Она беззаботно махнула рукой: «Не знаю. Уехал куда-то». Я попросился переночевать. И она, ни слова более не говоря, ввела меня в жарко натопленную комнату и указала на широкую, заваленную звериными шкурами, постель. Было поздно уже, и я сильно устал и зазяб. И улегшись – вытянулся с наслаждением. Незаметно стал задремывать… Но кто-то внезапно завозился рядом, легонько вздохнул. Еще не вполне осознавая реальность происходящего, я протянул руку – и пальцы мои ощутили горячее тугое женское бедро, скользнули по шелковистой коже.

И тут я окончательно проснулся!

Хозяйка, оказывается, успела раздеться и лечь со мною. Она лежала навзничь – вольно раскинувшись и полуприкрыв ресницы. Углы ее маленького пухлого рта были чуть приподняты в загадочной, выжидательной, неподвижной улыбке. Я глядел на нее, и мы оба молчали. Я – от растерянности, а она – не знаю уж почему. Вероятно, она считала, что в такой ситуации любые слова излишни…

Она хороша была, эта азиаточка, что говорить! Одно лишь портило все, мешало мне, – густой, тяжелый запах рыбьего жира.

Я еще не привык к нему тогда, не вошел во вкус. Он поднимался, вызывая во мне спазмы, – душил меня! И понадобилось время, пока я освоился и собрался с силами.

Побудило меня к действию, – должен заметить, – какое-то особое, сложное чувство. Определить его не так-то легко… Чувство ответственности, что ли? Ничего не поделаешь, думал я, склоняясь над ней, надо! Запах, конечно, мерзкий… Но куда ж деваться? Все-таки это женщина! И если я не смогу, я потом всю жизнь себе этого не прощу. Да и судьба тоже мне не простит… Ведь недаром же существует старая заповедь: чего хочет женщина – того хочет Бог!

И вот, только я собрался с силами, – снаружи, со двора, донесся скрип полозьев, собачий визг, топот шагов.

Это вернулся хозяин.

Войдя в комнату, он искоса глянул на нас и быстро, коротко сказал что-то по-якутски. Жена ответила ему, так же коротко и весьма безмятежно. И лениво потащила на себя какую-то шкуру – зарылась в меха…

Он же медленно прошел к столу. Уселся грузно. И вытащил из-за пояса длинный, широкий, синевато поблескивающий нож.

А я, смятенно, – не сводя с него глаз, – вскочил и начал одеваться.

Жена его не проявила ни малейшего беспокойства, но я-то переполошился не на шутку. Еще бы! Я ведь всегда, в подобных случаях, представлял на месте мужа – себя самого… И теперь, естественно, ожидал скандала, может быть, поножовщины.

К кулачному бою северяне мало пригодны, но когда имеется нож – они страшны! С этим оружием они не расстаются ни на миг, привыкают к нему с младенчества и владеют им в совершенстве. Оно посерьезнее всякого кольта! Якуты и чукчи умеют бросать ножи из любого положения и даже – в темноте: определяя расстояние по звуку и безошибочно поражая цель.

Да и кроме того – как, вообще-то, сражаться с обиженным мужем?! Неловко все-таки. Нехорошо. У него же ведь – все права. А у меня…

А у меня был сейчас единственный выход из положения – немедленно и без шума бежать! И так я и попытался было сделать. Но едва лишь я набросил на плечи полушубок и шагнул к дверям, – он сказал:

– Ей, куда ж ты? Постой… Так, паря, худо получается.

– Знаю, знаю, – пробормотал я, стоя к нему вполоборота. – Худо… Но что ж теперь делать?

– Иди сюда, садись. – Он подвинулся, опрастывая место на лавке. – Потолкуем.

– О чем?

– Обо всем… Ты, может, есть хочешь?

Эти его слова меня поразили и сразу обезоружили. И, поколебавшись какое-то мгновение, я робко приблизился к столу.

Хозяин сидел спокойно. На столе перед ним лежал большой кусок вяленого мяса. И он не спеша отрезал тоненькие ломтики и шумно жевал. И смотрел на меня не мигая. И поигрывал длинным своим, тяжелым ножом.

Как и все якуты (это – раса монголоидов), был он коренаст и смуглолиц, с редкими кустиками усов, тяжелыми скулами и резкими коричневыми морщинами. Возраст его определить было трудно. А понять, о чем он думает, – еще трудней! Маленькие глазки его были упрятаны глубоко и поблескивали остро и холодно. И хотя я сообразил уже, что скандала, видимо, не будет, – я все время держался настороженно, инстинктивно ожидая какого-нибудь подвоха…

– Ешь! – сказал он, придвигая мне мясо. – Хочешь? Доставай-ка нож…

Ага! – подумал я тотчас же, начинается… И ответил, как можно небрежней:

– Нож я, конечно, могу достать. Он у меня всегда с собой… Но – не хочу.

– Что ж так? Мясо хорошее, медвежатина!

– Нет аппетита.

– Но, может, – нерпичьего сала? рыбьего жирку? Ты говори…

– Спасибо, – сказал я, – не беспокойся.

– Ты, что ли, больной?

– Да нет, просто – спешу. Не до еды. – Я пожал плечами. – Какая уж тут еда! Идти надо…

– Идти сейчас плохо, – отозвался он, – ветер поднимается, слышишь?

Некоторое время мы сидели так и беседу вели вполне светскую: о погоде, о здоровье, о всяких пустяках.

Достав трубочку и задымив, он поинтересовался тем, что я здесь делаю и откуда я родом. Я пояснил, что – заехал сюда случайно, а дом мой – в Москве. Он помолчал, катая трубку в зубах. И потом, приблизив ко мне скуластое, темное свое лицо, спросил:

– А бабу – имеешь?

– Нет. Холостой.

– Ай-яй, жалко. – Он поцокал языком. – Худо получается.

– Ничего, – успокоил я его, – всему свое время! Пока что спешить мне незачем.

– Вот то и жалко, что – незачем. Был бы ты здешний, имел бы бабу, – я бы к ней ходил…

– Что-о-о? – протянул я изумленно. – Как?

– Однако ты, паря, глупый. – Он укоризненно качнул головой. – Ну, ходил бы к ней так же, как и ты вот – к моей… Ты же спал с ней! Может, теперь сына мне дашь.

– Да какой там сын, – отмахнулся я. – У нас с ней ничего и не было, не получилось. Я не смог – клянусь! Ничего не смог.

– Не можешь? – Он отшатнулся и захохотал. Высоко подбросил нож – и, не глядя, поймал его за рукоять. И с силой вонзил в доску стола. – А я могу! О-го-го! Я много еще могу! Вот оставайся здесь, женись, – сам потом убедишься.

Я вскоре ушел. И заночевал в другом месте. Человек этот показался мне тогда очень уж диким и странным. Я так и не мог разобраться – где он шутит, где говорит всерьез?