Цезарь и Христос - Уильям Джеймс Дюрант

власть, и местные законы сохраняли свою силу постольку, поскольку не вступали в противоречие с римскими доходами и имперскими интересами. Мудрая гибкость позволила провести полезную диверсификацию рангов и привилегий среди и внутри подвластных государств. Некоторые муниципии, как Афины и Родос, являлись «вольными городами»; они не платили налогов, не подчинялись провинциальному губернатору и управляли своими внутренними делами без вмешательства Рима до тех пор, пока им удавалось поддерживать мир и порядок. Некоторые древние царства, как Нумидия и Каппадокия, сохранили своих царей, которые были «клиентами» Рима, то есть зависели от его защиты и политики и должны были помогать ему людьми и сырьем в случае необходимости. В лице провинциального наместника (проконсула или пропретора) совмещались законодательные, административные и судебные функции; его власть ограничивалась только наличием на вверенной ему территории вольных городов, правом римского гражданина апеллировать к императору и финансовым надзором со стороны провинциального прокуратора или квестора. Такие полномочия, близкие к всемогуществу, создавали почву, благоприятную для злоупотреблении; и хотя срок пребывания губернатора на своем посту в эпоху принципата был увеличен, ему выплачивалось огромное жалованье и он находился на полном государственном содержании, неся при этом личную финансовую ответственность перед императором, что значительно уменьшило число должностных преступлении, мы видим по письмам Плиния и некоторым отрывкам из сочинении Тацита{1246}, что коррупция и вымогательство по-прежнему были нередки в конце первого столетия.

Взимание налогов являлось первейшей задачей губернатора и его помощников. При императорах в каждой провинции проводился ценз, на основании которого земля и собственность облагались налогами, при этом в понятие собственности включали рабов и домашний скот. Для стимулирования производства вместо десятины был установлен фиксированный налог. Публиканы более не принимали участия в сборе этих налогов, но они взимали портовые пошлины и управляли отдельными государственными лесами, рудниками и общественными работами. От провинций ожидалось, что они будут вносить средства на золотой венец для каждого нового императора, содержать за свой счет провинциальную администрацию и время от времени отправлять в Рим груженные зерном корабли. На Востоке сохранился старый институт литургий, постепенно распространявшийся и на Западе, на основании которого местное или римское правительство могли «попросить» состоятельных людей о военных займах, кораблях для военного флота, строительстве общественных зданий, продовольствии для жертв голода или выставлении хоров для праздников и драматических, представлений.

Цицерон, присоединившись к партии власти, горячо доказывал, что налоги, собираемые с провинций, едва покрывают административные и оборонительные издержки{1247}; понятие «оборона» включало в себя подавление восстаний, а в понятие «администрирование» входили, очевидно, и приработки, лежавшие в основании состояний многих римских миллионеров. Нам следует смириться с вероятностью того, что любая держава, обеспечивающая порядок и безопасность, будет посылать своих мытарей, которые соберут денег больше, чем было издержано на умиротворение. Несмотря на все поборы, в эпоху принципата провинции преуспевали. Император и сенат более внимательно наблюдали за деятельностью провинциальных чиновников, чем это было во времена Республики, и сурово карали всякого, бравшего не по чину. В конечном счете, излишки, выкачивавшиеся из провинций, возвращались к ним в виде платы за произведенные ими товары; наконец, мощные производства сделали провинции более сильными, чем слаборазвитая паразитическая Италия. Правительство, утверждал Плутарх, обязано предоставлять своему народу прежде всего две вещи: свободу и мир. «Что касается мира, — писал он, — то насчет него можно не беспокоиться, ибо войны повсюду прекращены. Что касается свободы, то мы довольствуемся той, которая оставлена нам правительством (Римом); и может быть, бо́льшая свобода не была бы для нас благом»{1248}.

II. АФРИКА

Корсика и Сардиния входили в разряд провинций и не считались частью Италии. Корсика представляла собой по большей части дикую местность, в которой римляне охотились с собаками за исконными жителями, продавая их затем в рабство{1249}. Сардиния служила поставщицей рабов, серебра, меди, железа и хлеба; здесь имелись тысячи миль дорог и превосходная гавань Каралес (Кальяри). Сицилия была фактически низведена до уровня чисто сельскохозяйственной провинции, выступая в роли одного из «зерновых придатков» Рима; ее плодородные земли были заняты латифундиями, занимавшимися разведением скота и обслуживавшимися настолько плохо одетыми и скудно питающимися рабами, что те периодически поднимали восстания и бежали от своих хозяев, сбиваясь в разбойничьи шайки. В дни Августа на острове проживало 750 000 человек (в 1930 году — 3 972 000). Самыми процветающими из шестидесяти пяти сицилийских городов были Катания, Сиракузы, Тавромений (Таормина), Мессана, Агригент, Панорм (Палермо). Сиракузы и Тавромений располагали великолепными греческими театрами, действующими и поныне. Несмотря на хищничество Верреса, в Сиракузах оставалось столь много впечатляющих архитектурных произведений, знаменитых статуй и исторических достопримечательностей, что в городе процветали профессиональные туристические гиды{1250}, и Цицерон считал его прекраснейшим городом на земле. Большинство благополучных городских семей имели в пригородах фермы или фруктовые сады, и вся Сицилия благоухала плодовыми деревьями и виноградниками, оставаясь столь же благодатной страной и в наши дни.

Все, что в годы римского владычества было потеряно Сицилией, приобрела Африка. Постепенно она заменила Сицилию в роли подневольной житницы Рима. Взамен римские солдаты, колонисты, дельцы и инженеры помогли ей расцвести и достичь неслыханного богатства. Вне всяких сомнений, завоеватели застали отдельные районы этой страны процветавшими еще до их появления. Между горами, хмуро уставившимися в воды Средиземного моря, и цепью Атласских гор, сдерживавших наступление Сахары, лежала полутропическая долина, питаемая рекой Баграда (Меджерда) и двухмесячным сезоном дождей; она воздавала сторицей тому терпеливому хозяйствованию, которому учил Магон и которое поощрялось Масиниссой. Но Рим усовершенствовал и расширил то, что было сделано до него. Его инженеры перегородили плотинами истоки, бежавшие с южных холмов, они собирали в резервуары избыточную воду, появлявшуюся в сезон дождей, и направляли ее в ирригационные каналы, когда наступали жаркие месяцы и реки пересыхали{1251}. Рим взимал налоги ничуть не более обременительные, чем взыскивали прежде местные вожди, но его легионы и укрепления давали более надежную защиту от набегов кочевников с гор. Миля за милей прирастала обрабатываемая земля, отвоевываемая у пустыни и дикости, чтобы давать плоды и кормить поселенцев. В долине производилось столь много оливкового масла, что, когда в седьмом веке сюда пришли арабы, они поразились, обнаружив, что могут скакать из Триполи в Танжер в тени оливковых дерев{1252}. Города и населенные пункты росли и множились, их возвышало мастерство архитекторов, а литература обрела здесь второе дыхание. Развалины римских форумов, храмов, акведуков и театров посреди бесплодных ныне пустынь свидетельствуют о том богатстве и благополучии, которым наслаждалась когда-то римская