Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов

в одиночестве трудно жилось ей: надо было каждый день на работу ходить ради куска хлеба и ребенка растить, которого она всюду таскала за собой на спине, потому что дома не на кого было оставить его.

Сын же рос не на радость, а на горе матери, ибо шаловливым и непослушным мальчиком был он. Но она очень любила его и из скудного заработка откладывала понемногу деньги, чтобы потом заплатить мулле за его учение.

И когда Ахмету сравнялось десять лет, она испекла пирог с мясом, зажарила ляжку баранины, завязала в узел, взяла сына за руку и пошла в медресе (школу) к мулле.

Подала она мулле узел, поклонилась и просила научить сына ее читать и писать по-арабски.

Заглянул мулла в узел, назвал Гуль-Бахару умной женщиной, а сына ее хорошим мальчиком.

— Пусть ходит мальчик учиться, я сделаю из него ученого человека, — сказал он.

И Ахмет начал посещать медресе.

Но не прошло и месяца, как в одно утро мулла взял его за руку и привел к матери.

— Женщина! — торжественно обратился он к Гуль-Бахаре. — Во всем мире есть только два мальчика, которых я видеть не желаю, — это сын шайтана в джаханиме (сын дьявола в аду) и твой Ахмет. Возьми его, пожалуйста, и пусть он на глаза мне не показывается. На него ничто не действует: ни добрые слова, ни толстая палка. И напрасно ты назвала его Ахметом: имя его Захру мар (змеиный яд).

Ушел мулла, а Гуль-Бахара заплакала.

— Сын мой, сын мой, зачем ты огорчаешь мать свою? — проговорила она. — Почему ты не слушался муллу, такого ученого и умного человека?

— Матушка! — вскричал Ахмет. — Не называй муллу умным человеком, потому что он глуп, как ишак (осел)!

— Ах, что ты говоришь! — испуганно воскликнула мать. — Хорошо, что никто из посторонних не слышал, а иначе за эти слова судья наказал бы тебя палками…

— Меня уже и так много наказывал мулла, будь он проклят, — ответил Ахмет. — Каждое утро, едва я приходил в медресе, он бил палкой меня по спине, говоря: «Это очень полезно для муталима (ученика): от удара кровь быстрее обращается в жилах, а от быстрого обращения крови сильнее работает мозг». И бил еще и еще… «Я хочу, — говорил он, — сделать из тебя ученого человека». Посмотри, матушка, какая черная стала у меня спина…

Поднял Ахмет рубаху, показал матери спину, которая действительно вся почернела от палочных ударов.

Заплакала Гуль-Бахара.

— Сирота ты несчастная, — проговорила она.

— Не плачь, матушка, — утешал ее Ахмет, — все уладится к лучшему.

И с тех пор стал он шататься по городу без дела. Целый день проводил на базаре, в чайхане (чайных, трактирах), а ночью приходил домой, с тем чтобы утром опять пойти шляться.

Соседи не раз говорили Гуль-Бахаре:

— Отчего ты не приучишь мальчика к делу? Отдай его к чевячнику: научится шить чевяки, хлеб добывать будет.

Пробовала мать говорить с сыном об этом, да толку не вышло никакого.

— Я и так учусь, матушка, — сказал он.

— Чему же ты учишься? — спросила мать.

— С людьми знакомлюсь, — ответил сын.

— Разве же это дело? — возразила мать.

— О! — сказал Ахмет и поднял палец кверху. — Это, матушка, большое дело!

Заплакала мать.

— Ты смеешься надо мной, — проговорила она сквозь слезы. — Ходишь по базару, знакомишься с дурными людьми и кончишь жизнь в тюрьме или на виселице…

— Это видно будет, матушка, — ответил Ахмет. — Будущее скрыто от человека.

И удивилась Гуль-Бахара: Ахмет еще мальчик, а рассуждает, как взрослый.

«Может быть, он и прав, говоря, что с людьми надо знакомиться», — подумала она.

А потом и совсем махнула рукой на него; и рос он, палец о палец не ударив, чтобы заработать кусок хлеба.

Время шло и шло, и до двадцати лет дожил Ахмет, и ни к какому делу не приучился.

Смеялись над ним соседи, дармоедом называли, а некоторые из них говорили:

— Скоро время придет, когда Ахмет на виселице ногами заболтает.

А говорили так потому, что были уверены, что воровством он занимался…

И вот раз пришел Ахмет с базара домой и вытащил из-за пазухи только что вылупившегося цыпленка.

— Матушка, — сказал он, — посмотри, какую птицу я нашел!..

Рассердилась мать и плюнула.

— До двадцати лет ты дожил, а разума у тебя нет, — проговорила она. — Вместо того чтобы работать, ты таскаешь чужих цыплят.

— Я нашел его, а вовсе не украл! — возразил Ахмет и занялся воспитанием цыпленка.

Через четыре месяца из этого цыпленка вырос красивый петушок, и Ахмет налюбоваться им не мог.

А между тем случилось так, что в доме и куска хлеба не было. Мать была нездорова, а сын не хотел перегнуть спину свою целый день из-за одного абаза (двадцать коп.).

— Вот что, матушка, — сказал он ей, — возьми-ка ты петушка, отнеси его на базар: абаз за него даст каждый. Купи хлеба и зелени.

Взяла Гуль-Бахара петушка, пошла на базар, да на беду свою встретила вельможу, важного сановника ханского, который каждое утро ходил на базар как будто для наблюдения за правильной торговлей, а на самом деле для того, чтобы брать провизию и разные товары за четверть цены или даром.

Хотела было Гуль-Бахара нырнуть с петушком в толпу, да сановник увидел ее, закричал, чтобы задержали ее.

Схватили полицейские служители Гуль-Бахару за шиворот, приволокли к сановнику, который отобрал у нее петушка и сказал:

— Птица, несомненно, краденая и подлежит возвращению хозяину. А так как из-за пустяков нет смысла заставлять глашатаев кричать о розыске хозяина, то птица должна быть продана, а деньги, вырученные за нее, обращены в доход казны. Ты же, старуха, будь благодарна, что я отпускаю тебя без суда.

И пошел сановник домой, приказал повару приготовить из петушка пилав.

Возвратилась Гуль-Бахара в свою хибарку, расплакалась, рассказала сыну, что произошло с ней.

Взбесился Ахмет и принялся ругать сановника.

— Буду я проклят! Упади камень на мою голову, если я не отомщу этому вельможному грабителю! — вскричал он и ушел на базар, а через некоторое время вернулся домой с большим лавашем (хлебом), пучком зелени и бараньей ляжкой.

— Где это ты взял? — спросила его мать, зная, что у него не было денег и что в долг ему никто и одной крошки хлеба не поверит.

— Где взял, там взял, — ответил сын. — Бог послал мне невидимо для хозяина лавки.

И поняла мать, что сын украл провизию. Но голод не разбирает ворованного от неворованного, и сварила она суп, сжарила баранину.

После обеда говорит Ахмет матери:

— Матушка, завтра утром я оденусь в твою