Кавказ. Выпуск XXVI. Сказания горских народов - Евгений Захарович Баранов

— Правда, хан, — ответила та и потом рассказала, как в бане передала тайну своей приятельнице…

— А та, — продолжал хан, засмеявшись, — передала своему мужу, а тот, желая получить награду, явился ко мне и солгал, что он на поиски Ахмета истратил много денег… Ведь так? — спросил он доносчика.

— Так, твоя правда, хан, — ответил доносчик, а в душе проклинал свою жену за то, что она впутала его в это грязное дело.

Хан весело засмеялся.

— Вот видишь, — сказал он ему, — как нехорошо обманывать хана: если бы ты сказал правду, то получил бы в награду пятьсот золотых, а так как ты солгал, то получишь пятьсот палок в спину и уплатишь штраф в десять туманов.

И, обратившись к Ахмету, хан спросил:

— Правильно ли я рассудил?

— Правильно, хан, — ответил Ахмет, — только прошу тебя, отпусти сотню палок и моей жене…

И опять засмеялся хан.

— Ты, как видно, веселый человек, — сказал он ему. — Расскажи же, как ты сделался разбойником?

Опять вздохнул Ахмет и сказал:

— Хан, я охотно рассказал бы тебе все о себе, но не могу, потому что от туго стянутых на руках веревок кровь приливает к голове.

И приказал хан освободить Ахмета от веревок, а тот не торопясь принялся рассказывать о том, как мать отвела его учиться к мулле и как мулла обратно привел его к матери. Потом рассказал про цыпленка, про то, как избил вельможу и под видом муллы лечил его.

Хан слушая хохотал.

Ахмет, видя, что хан развеселился, принялся выдумывать истории одна удивительнее другой…

— В одно время я был учеником факира, — говорил он, искоса посматривая в раскрытое окно, выходившее в сад.

— Вот как! — удивился хан. — Чему же ты научился у факира?

— Всего, что знает мой учитель, мне не удалось узнать, но все же одному чуду я научился у него, — сказал Ахмет.

— А можешь сделать его сейчас? — спросил хан.

— Могу, — ответил Ахмет, — только пропустите меня к свету, а сами поверните головы к двери…

И быстро подошел он к окну, вскочил на подоконник и спрыгнул в сад.

Поднялся крик, шум, гам.

— Лови, держи! — закричал хан.

— Лови, держи! — закричали визирь и воины, а за ними закричали доносчик, его жена и жена Ахмета.

И скоро во дворце, а потом на улице и на базаре закричали, заорали, завыли на разные голоса:

— Лови, держи!

Начали искать Ахмета в саду и не нашли, кинулись в город, а хан кричит визирю:

— Среди духовных лиц ищи его!

Он вспомнил, что раньше Ахмет проживал в городе под видом муллы, дервиша, был уверен, что и на этот раз он успеет принять чужой вид.

Полицейские же служители знали, что, нарядившись муллой, Ахмет должен быть с накладной бородой, так как своей природной бороды у него не было, начали хватать мулл за бороды, желая удостовериться, нет ли среди них человека с фальшивой бородой.

Муллы были жестоко оскорблены, прокляли обидчика, побежали жаловаться хану.

Обыскали весь город и нигде не нашли Ахмета.

Доложил об этом визирь хану.

А тот приказал всем находившимся во дворце замолчать и начать решать, кто виноват во всем этом переполохе.

— Ахмет — разбойник, это правда, — начал он. — Но правда и то, что в последнее время он уже не разбойничал и занимался мирной торговлей, следовательно, вреда он никому не причинял. Значит, если бы его не трогали, то не было бы всей этой суматохи, не было и оскорбления духовных лиц. Кто же виновник в том, что Ахмета из мирного купца опять превратили в разбойника? Виноват он сам, что доверил жене свою тайну, виновата его жена, что разболтала эту тайну своей приятельнице, виновата приятельница, что передала ее мужу, виноват и муж, который ради корысти сообщил мне об Ахмете и, кроме того, пытался обмануть меня. Виновные подлежат наказанию. Начнем с Ахмета. Его давно уже приговорил я к смертной казни, значит, рано или поздно, а голова его слетит с плеч. Теперь очередь за женой его. Следовало бы ей дать сто палок, но так как это наказание может повредить ее ребенку, которого она носит под сердцем своим, то взамен этого наказания она должна уплатить штраф в двадцать туманов, но имущество ее мужа должно быть отобрано в казну, а у нее самой нет никакого имущества, значит, и следует штраф взыскать с ее родителей, которые не сумели дать ей хорошего воспитания. Затем очередь за женой доносчика. Правда, она из любви к своему мужу сообщила ему чужую тайну. Но кому же неизвестно, что любить-то мужа люби, а сама камень за пазухой держи, то есть будь осторожна в поступках и словах и не сообщай мужу всего того, из чего могут выйти дурные последствия. Жена не сообразила того, хотя, как семейная женщина, должна была бы сообразить, и за это следовало бы наказать ее палками, но я налагаю на нее более легкое наказание — штраф в пять туманов, которые и взыскать с имущества ее мужа. Что касается мужа, то наказание ему я еще раньше определил: пятьсот палок в спину и штраф в десять туманов. Правильно ли мое решение? — спросил хан, утирая рукавом халата пот, выступивший у него на лбу от сильной работы ума.

— Правильно, правильно! Да здравствует мудрый хан! — разом закричали сановники, муллы и воины.

И сказал тогда хан сановникам:

— Так исполните же мое решение.

Схватили доносчика воины и поволокли на базарную площадь наказывать. Но так как каждый из них спешил, желая поспеть с сановниками в другой город взыскивать штрафы, то и били его наскоро и где попало, разбили ему голову, отчего он под палками и умер.

Сановники прискакали в город, разграбили остатки имущества Ахмета, все имущество родителей его жены и доносчика и заодно его соседей. Ахмет, между тем, был уже далеко от города, и трудно ему пришлось: боясь ханской погони, днем он прятался в лесу или в степном бурьяне, а ночью шел. Терпел голод, жажду, но спешил подальше уйти от города.

Пришел он в другое ханство и в степи встретил пастуха, пасшего коз. Пожелал ему здоровья и, разговорившись с ним, сказал, что идет в город искать заработка. Дал ему пастух сыра, хлеба, разрешил пососать одну из коз. Утолил Ахмет голод, вырыл в песке ямку и лег в ней спать, свернувшись наподобие собаки.

«Хм… — усмехнулся он и подумал: — Еще недавно спал я на пуховой постели, укрывался шелковым одеялом и жена, да будет проклята память о ней, ласкала меня,