Homo Bonus. Обнадеживающая история человечества - Рутгер К. Брегман

Нечто подобное происходило и во французской армии. В 1860-е годы полковник Ардан дю Пик опросил своих офицеров и выяснил, что солдаты не особенно рвутся воевать. Даже когда они стреляли, то намеренно целились слишком высоко. И так продолжалось часами: две армии палили друг у друга над головами, пока каждый выискивал любые поводы уклониться от стрельбы вовсе – сбегать за патронами, перезарядить оружие, поискать укрытие и так далее.

«Отсюда следует очевидный вывод, – пишет военный эксперт Дэйв Гроссман. – Большинство солдат даже не пытались убивать врага»[164].

Читая все это, я вдруг вспомнил фразу из книги одного из моих любимых писателей. «Часовой промахнулся. На этой войне все делали всё возможное, чтобы не попасть в кого-нибудь»[165], – пишет Джордж Оруэлл в автобиографической книге «Памяти Каталонии», посвященной гражданской войне в Испании. Это не значит, что в той войне не было жертв. Но если верить Оруэллу, большинство солдат оказывались в лазарете из-за того, что ранили сами себя. Случайно.

В последние годы с выводами полковника Маршалла соглашается все больше ученых. Один из них – социолог Рэндалл Коллинз, который проанализировал сотни фотографий солдат на поле боя и подтвердил оценки Маршалла. По его подсчетам, лишь 13–18 % солдат когда-либо стреляли из своего оружия[166].

«Судя по наиболее распространенным свидетельствам, гоббсовское представление о человеке эмпирически неверно, – утверждает Коллинз. – Люди запрограммированы на […] солидарность; вот почему нам так трудно решиться на насилие»[167].

4

Вся наша культура вплоть до сегодняшнего дня пронизана верой в то, что причинять боль другим – легко. Вспомним хотя бы киногероев вроде Рэмбо или Индианы Джонса, всегда готовых помахать кулаками, или бесконечные экранные драки. В кино и на телевидении насилие распространяется подобно инфекции: герой спотыкается, падает на кого-то, тот случайно попадает герою по лицу – и не успеваешь оглянуться, как оказываешься в эпицентре войны всех против всех.

Но картинка, созданная Голливудом, имеет примерно такое же отношение к реальному насилию, как порнография – к реальному сексу. Как утверждают ученые, на самом деле насилие «не заразно», длится недолго и решиться на него непросто.

Чем больше я читал исследования, аналогичные работе Маршалла, тем сильнее сомневался в нашей воинственной природе. В конце концов, если Гоббс прав, то убийство другого человека должно приносить нам удовольствие – не такое, как секс, конечно, но все же. И уж тем более оно не должно вызывать у нас отвращения.

С другой стороны, если прав Руссо, то кочевые племена охотников-собирателей были в основном миролюбивыми. В таком случае антипатия к кровопролитию должна была развиться у нас за те десятки тысяч лет, что Homo puppy населяет планету.

Мог ли заблуждаться Стивен Пинкер, автор монументального труда? Возможно ли, что приведенная им статистика жертв доисторических войн (которую я и сам охотно цитировал в предыдущих книгах и статьях) ошибочна?

Я решил вернуться к исходной точке и начать все сначала. На этот раз я старался избегать публикаций, рассчитанных на широкую аудиторию, и сосредоточился на сугубо научных работах. Вскоре я обнаружил закономерность. Если какой-нибудь ученый предлагал доказательства жестокости и кровожадности людей, СМИ мгновенно растаскивали его статью на цитаты. Если какой-нибудь его коллега аргументированно высказывал противоположную точку зрения, на его работу попросту не обращали внимания.

Это заставило меня задуматься: не сбивает ли нас с толку наш интерес к ужасам и шокирующим зрелищам? Что, если научная истина диаметрально противоположна тому, во что нас заставляют верить самые популярные и цитируемые статьи и книги?

Вернемся к Раймонду Дарту, который в начале 1920-х годов первым изучил останки Australopithecus africanus. Изучив поврежденные кости гоминин, живших два миллиона лет назад, он пришел к выводу, что они были кровожадными каннибалами.

Его заявление имело большой успех. Достаточно вспомнить такие популярные фильмы, как «Планета обезьян» или «Космическая одиссея 2001 года». Оба этих фильма вышли на экраны в 1968 году и активно эксплуатировали теорию обезьян-убийц. «В человеке меня интересует его брутальное, жестокое начало, – признавался режиссер Стэнли Кубрик, – потому что он именно таков»[168].

Только спустя много лет ученые установили, что характер повреждений на костях Australopithecus africanus свидетельствует о том, что они были нанесены не другими гомининами (с помощью подручных камней, бивней или рогов), а хищниками. То же справедливо и в отношении останков, которые в 1924 году изучал Раймонд Дарт. В 2006 году был вынесен новый вердикт: травмы австралопитеку нанесла крупная хищная птица[169].

А что насчет наших ближайших родственников, шимпанзе, которые, как известно, рвут друг друга на части? Разве они не живое доказательство того, что жестокость у нас в крови?

Единого мнения по этому поводу у ученых нет. В частности, до сих пор нет ответа на вопрос, почему шимпанзе начинают атаковать. Некоторые считают, что всему виной вмешательство человека: если регулярно кормить шимпанзе бананами, как это делала Джейн Гудолл в Танзании, это может побудить их к агрессии. Никто ведь не хочет упустить шанс получить угощение[170].

Как бы заманчиво ни звучало это объяснение, меня оно не убеждает. Я больше доверяю масштабному исследованию 2014 года, в котором анализировались данные, собранные за пятьдесят лет в восемнадцати колониях шимпанзе[171]. Ученым не удалось выявить корреляцию между количеством убийств среди шимпанзе и вмешательством в их жизнь человека. В итоге они пришли к выводу, что шимпанзе способны на жестокость и без внешних раздражителей.

К счастью, в нашем генеалогическом древе есть и другие ветви. Гориллы, например, намного миролюбивее шимпанзе. Или, еще лучше, бонобо: эти приматы с тонкой шеей, худыми лапами и маленькими зубами предпочитают целыми днями играть, отличаются редким дружелюбием и, по сути, никогда толком не взрослеют.

Никого не напоминает? Биологи подозревают, что бонобо, как и Homo puppy, одомашнили сами себя. Кстати, мордочки у них удивительно похожи на человеческие лица[172]. Если и проводить параллели с приматами, то начать стоит с бонобо, а не с шимпанзе.

Но есть ли вообще смысл в дискуссии о наших ближайших собратьях? Все-таки мы не шимпанзе и не бонобо. Существует более двухсот видов приматов, и все они очень разные. Ведущий приматолог Роберт Сапольски считает, что изучение человекообразных обезьян мало поможет нам в понимании характера человеческих предков, и не видит смысла в спорах на