Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

вёл себя на таких вот импровизированных встречах. Он интересно, увлекательно рассказывал о тех поэтах, писателях, учёных, с которыми ему нередко приходилось встречаться. И читал стихи. Читал много, стихи разных поэтов, читал до усталости. Свои стихи читал в последнюю очередь».

Вот ведь характер! И такие поэты бывают.

Но и его слава росла.

Одна за другой стали появляться песни на стихи Шубина.

Признаем, он не станет знаменитым поэтом-песенником, как Евгений Долматовский, Алексей Фатьянов, Михаил Матусовский, Лев Ошанин, Михаил Исаковский.

Рискнём объяснить почему. По той простой причине, что Шубин был как поэт глубже и оттого – тяжелей. Песня должна быть совсем прозрачна, порой даже – простовата. Шубин же слишком ценил упругую свою словесную походку и, по сути, не слишком нуждался в музыкальном сопровождении.

Тем не менее несколько песенных шедевров на его слова будет петь вся страна.

Первой удачей стала «Ленинградская песенка» – «Ленинград мой, милый брат мой, / Родина моя!» – на музыку Анатолия Лепина.

Композитора, чья фамилия на самом деле была Лиепиньш (родители его происходили из Латвии), в сентябре 1942-го командировали на фронт с поручением написать лирическую песню о Ленинграде. Вскоре Лепин познакомился с Шубиным. Как порой водится, шедевр родился мгновенно: при свете коптилки Шубин набросал текст, а Лепин, немного задумчиво помычав, тут же пропел записанные слова. С утра уже исполнили готовую песню солдатам. Солдаты были очарованы: песня тут же ушла в народ.

«Ленинградскую песенку» прекрасно исполнил Вадим Козин, она стала достоянием миллионов.

Но ещё большую известность получило другое стихотворение Шубина – «Волховская застольная».

Стоит пояснить историю этого стихотворения, дабы не перепутать два разных варианта одной великой песни.

Весной 1942 года белорусский композитор еврейского происхождения Исаак Любан сочинил замечательную мелодию, изначально исполнявшуюся без слов. Подходящего текста всё никак не было (перепробовали под двадцать вариантов), но наконец что-то подходящее нашлось.

Если на празднике

С нами встречается

Несколько старых друзей,

Всё, что нам дорого,

Припоминается,

Песня звучит веселей…

Текст этот написал солдат Матвей Косенко, а сотрудник армейской газеты «Боевая тревога» поэт Арсений Тарковский довёл написанное до ума.

Песня получила название «Наш тост» и в мае 1942 года уже исполнялась по радио.

Услышал её и Шубин: мелодия попала в самое сердце. В августе 1943-го он написал текст. Удивительный случай, но был принят и его вариант.

Вдвойне удивительно, что у Косенко и Тарковского было упоминание Сталина в песне («Тост наш за Сталина! / Тост наш за партию! / Тост наш за знамя побед!»), а у Шубина – нет. Но, вопреки поздним представлениям о том времени, на решение разнообразных культурных и цензурных комитетов это никак не повлияло.

В декабре 1943 года «Волховская застольная» была записана и тоже начала звучать по радио.

Этот вариант, что и говорить, более поэтичен.

Редко, друзья, нам встречаться приходится,

Но уж когда довелось,

Вспомним, что было, и выпьем, как водится,

Как на Руси повелось!

В этой песне тоже пили, но, так сказать, за других:

Выпьем за тех, кто неделями долгими

В мёрзлых лежал блиндажах,

Бился на Ладоге, бился на Волхове,

Не отступил ни на шаг.

Долго ли, коротко ли, но пришло время и для повышения в звании Павла Шубина, а затем – и награды пошли.

18 апреля 1942 года приказом Военного совета фронта Шубину присвоено звание интенданта 3-го ранга: это соответствовало званию капитана.

22 декабря 1942 года он награждён медалью «За оборону Ленинграда».

В январе 1943 года ему присвоено звание интенданта II ранга: теперь он стал батальонным комиссаром, что равно было уже майорскому званию.

Аттестационный лист гласил: «Принимал участие во всех боевых операциях на нашем фронте. В боевой обстановке ведёт себя достойно. Военное дело знает хорошо. Достоин присвоения воинского звания “майор административной службы”».

11 апреля 1943 интендант 2-го ранга Шубин был представлен к награде, которой впоследствии гордился более всего, – медали «За отвагу».

Представляли его к награде, что называется, по совокупности заслуг: отвагу он проявлял столько, что как раз на медаль накопил.

«Во время боёв за прорыв блокады Ленинграда был в 64-й гвардейской и 18-й дивизиях, – гласило представление. – Оперативно освещал ход боёв, организовывал материалы от красноармейцев и командиров о взятии посёлка № 5. Первым дал сообщение о встрече Волховского и Ленинградского фронтов.

Его “Песня о Волхове”, “Ленинградская песня” и ряд других являются любимыми песнями бойцов и командиров фронта.

Принимал участие во всех операциях частей фронта: при взятии Мостки и Любино Поле – в 3-й дивизии, во время штурма Красной Горки и выхода из окружения 2-й Ударной армии в батальоне 29-й танковой бригады. Во время осенней Синявинской операции работал в 3-й гвардейской дивизии и 98-й танковой бригаде».

Понятно, что стоит за этими сухими строчками: непрестанный риск, бесконечные разъезды по фронту с корреспонденциями и донесениями, обстрелы и бомбёжки, и порой – личное участие в боях.

Об одном из таких случаев вспоминает Дёмин: то были последние легендарные схватки по прорыву блокады Ленинграда у Синявино в январе 1943-го.

«В районе Рабочего поселка № 1 у Синявино, где <…> соединились войска Ленинградского и Волховского фронтов, я встретил фотокорреспондента “Фронтовой правды” старшего лейтенанта Виктора Павловича Чемко. На голове у Чемко была окровавленная повязка.

– Ты ранен, Виктор Павлович? – спросил я. – Где это тебя угораздило?

– Да вот с Павлом Шубиным с пехотой в атаку ходили.

– А как Павел? Где он? – встревожился я за судьбу друга.

– Не волнуйся! Жив Павел! В атаке он был молодец молодцом. Иди в поселок № 1, Шубин там с ленинградцами обнимается, победу празднует.

Однако Шубина было не так-то легко отыскать в ликующем столпотворении воинов Волховского и Ленинградского фронтов, с упоением встречавших победу, ту, которую ждал от них многострадальный Ленинград и весь советский народ…

Часа через два я нашёл Шубина. Он оживлённо разговаривал с солдатами 327-й стрелковой дивизии, ставшей в этот день гвардейской, – возбужденный, радостный, с блестящими глазами.

– Павел, кто тебе разрешал ходить в атаку? Всыплет тебе редактор по первое число, а если дойдёт дело до командующего фронтом, то и комдиву… не поздоровится, достанется на орехи.

Потом, давая объяснения генералу Штыкову, члену Военного совета фронта, почему поэт Шубин и фотокорреспондент Чемко пошли со стрелковой ротой в атаку, Шубин искренне заявил, что всю ночь пробыл с солдатами, до сигнала атаки.

– Товарищ генерал, не могли же мы пойти назад, когда