Великая катастрофа 1929 года - Джон Кеннет Гэлбрейт

На другом полюсе находилась лучшая финансовая пресса. Такие авторитетные финансовые агентства, как Poor's и Standard Statistics Company, никогда не теряли связи с реальностью. Осенью Poor's Weekly Business and Investment Letter зашёл так далеко, что заговорил о «великом заблуждении обыкновенных акций». 11 Редактор газеты «The Commercial and Financial Chronicle» так и не был поколеблён в своём убеждении, что Уолл-стрит сошла с ума. Еженедельные отчёты о брокерских займах регулярно служили поводом для серьёзного предупреждения; новостные колонки освещали любые доступные плохие новости. Однако, безусловно, величайшей силой трезвости была газета «New York Times». Под руководством ветерана Александра Даны Нойеса её финансовая страница была практически невосприимчива к уговорам «Новой эры». Постоянный читатель не мог сомневаться в том, что день расплаты уже наступил. Более того, газета несколько раз, слишком преждевременно, сообщала о том, что день расплаты наступил.

Действительно, временные перерывы на рынке, предшествовавшие краху, стали серьёзным испытанием для тех, кто отказался от фантазий. В начале 1928 года, в июне, декабре, а также в феврале и марте 1929 года казалось, что наступил конец. В ряде случаев «Таймс » с радостью сообщала о возвращении к реальности. И затем рынок снова взмывал вверх. Только стойкое чувство обреченности могло пережить такое уныние. Приближалось время, когда оптимисты пожинали богатый урожай дискредитации. Но давно забыто, что на протяжении многих месяцев те, кто сопротивлялся утешениям, были так же, пусть и не так долго, дискредитированы. Сказать, что « Таймс», когда наступил настоящий крах, сообщила об этом событии с ликованием, было бы преувеличением. Тем не менее, она скрыла его с явным отсутствием печали.

IV

К лету 1929 года рынок не только доминировал в новостях. Он доминировал и в культуре. Это искушенное меньшинство, которое в иные времена признавало свой интерес к святому Фоме Аквинскому, Прусту, психоанализу и психосоматической медицине, теперь говорило о United Corporation, United Founders и Steel. Только самые агрессивные из эксцентриков сохраняли свою отстраненность от рынка и интерес к самовнушению или коммунизму. На Мэйн-стрит всегда был один человек, который мог со знанием дела рассуждать о покупке или продаже акций. Теперь он стал оракулом. В Нью-Йорке, на краю любого собрания по-настоящему интересных людей, давно уже находился грамотный брокер или инвестиционный консультант, который был в курсе текущих планов по созданию пулов, синдикатов и слияний и знал о привлекательных возможностях. Он услужливо консультировал друзей по вопросам инвестиций и, настаивая, всегда рассказывал, что знал о рынке, и многое из того, чего не знал. Теперь эти люди, даже в окружении художников, драматургов, поэтов и прекрасных наложниц, внезапно засияли. Их слова, более или менее буквально, стали золотыми. Их аудитория слушала их не с небрежным вниманием собирателей цитируемых эпиграмм, а с поистине увлечённым вниманием тех, кто рассчитывает наживиться на услышанном.

То, что многое из того, что повторялось о рынке – как тогда, так и сейчас – не имело никакого отношения к реальности, важно, но не примечательно. Между людьми существует тип общения, который проистекает не из знания или даже не из недостатка знания, а из незнания неизвестного. Это было справедливо и для большей части дискуссий о рынке. За обедом в центре Скрантона знающий врач говорил о надвигающемся разделении акций Western Utility Investors и его влиянии на цены. Ни врач, ни его слушатели не знали, почему должно произойти разделение, почему это должно повысить стоимость или даже почему акции Western Utility Investors должны иметь хоть какую-то ценность. Но ни врач, ни его слушатели не знали, что он этого не знает. Мудрость сама по себе часто является абстракцией, связанной не с фактом или реальностью, а с человеком, который её утверждает, и с манерой её утверждения.

Возможно, неспособность осознать степень своей невинности была особенно характерна для женщин-инвесторов, которые к тому времени всё чаще выходили на рынок. (В апрельской статье в The North American Review сообщалось, что женщины стали важными игроками в «самой захватывающей капиталистической игре, в которой участвует мужчина», и что современная домохозяйка теперь «читает, например, о росте акций Wright Aero… так же, как о поступлении на рынок свежей рыбы…» Автор рискнула предположить, что успех в спекуляциях во многом способствует повышению женского престижа.) Для типичной женщины-инвестора «Сталь» ассоциировалась не с корпорацией и уж тем более не с шахтами, кораблями, железными дорогами, доменными печами и мартенами. Скорее, с символами на ленте, линиями на графике и ростом цен. Она говорила о «Стали» с фамильярностью старой подруги, хотя на самом деле ничего о ней не знала. И никто не сказал бы ей, что она не знает, что она этого не знает. Мы — вежливый и осторожный народ, и мы избегаем неприятных ситуаций. Более того, подобные советы, не только не приносили никакого результата, но и вызывали бы лишь презрение к любому, кому не хватало смелости, инициативы и искушенности, чтобы увидеть, как легко можно разбогатеть. Женщина-оператор обнаружила, что может разбогатеть. Конечно же, её право быть богатым было таким же весомым, как и у любого другого.

Одной из особенностей женщин является то, что их мотивы, хотя часто и схожи, замаскированы менее тщательно, чем у мужчин.

Ценности общества, всецело поглощенного зарабатыванием денег, не внушают оптимизма. Летом газета «Таймс» приняла к публикации объявление дилера по ценным бумагам Национальной водопроводной корпорации, компании, созданной для скупки городских водопроводных компаний. В рекламе содержалась следующая стяжательская мысль: «Представьте себе сегодняшнюю картину: если бы в результате какого-то катаклизма от великого города Нью-Йорка остался всего один маленький колодец – 1 доллар за ведро, 100 долларов, 1000 долларов, 1 000 000 долларов. Владелец колодца владел бы всем богатством города». Всем инвесторам, настроенным на катастрофы, настоятельно рекомендовалось занимать длинные позиции по воде, пока не стало слишком поздно.

В

Полярная роль фондового рынка в жизни Америки летом 1929 года не вызывает сомнений. На фондовом рынке присутствовало множество людей самых разных слоев общества и социального положения. Фредерик Льюис Аллен прекрасно описал многогранность этого участия в следующих строках:

Шофер богача ехал, приложив уши, чтобы услышать новости о предстоящем движении акций Bethlehem Steel; у него самого было пятьдесят акций с разницей в двадцать пунктов. Мойщик окон в брокерской конторе задержался, чтобы посмотреть на тикер, так как он подумывал об обмене своих с трудом накопленных сбережений на несколько акций Simmons. Эдвин Лефевр (в то время красноречивый репортёр, знавший рынок и имевший немалый личный опыт) рассказал о камердинере брокера, заработавшем на рынке