Великая катастрофа 1929 года - Джон Кеннет Гэлбрейт

догадках, что делать с Бэбсоном. Она немедленно и решительно осудила его. Barron's в редакционной статье от 9 сентября с иронией назвал его «мудрецом из Уэллсли» и заявил, что его не следует воспринимать всерьёз тем, кто знаком с «печально известной неточностью» его прошлых заявлений. Фондовая биржа Хорнблауэра и Уикса строго заявила своим клиентам: «Мы не будем в панике продавать акции из-за необоснованного прогноза плохого рынка, сделанного известным статистиком». 22 Ирвинг Фишер также выразил несогласие. Он отметил, что дивиденды растут, что подозрения в отношении обыкновенных акций ослабевают, и что инвестиционные трасты теперь предлагают инвесторам «широкую и хорошо управляемую диверсификацию». Его собственный вывод был таков: «Возможно, произойдет рецессия цен на акции, но не обвал». 23. Развивая несколько иную тему, бостонский инвестиционный фонд заявил общественности, что следует быть готовым к небольшим спадам, но понимать, что они скоро пройдут. В крупных рекламных объявлениях он указывал: «Когда наступают временные перерывы, вмятины на постоянно растущей кривой американского благосостояния, отдельные акции, даже самых успешных компаний, идут вниз вместе с общим списком...». Однако он также заявил от своего имени, что «Incorporated Investors приземляется на подушку безопасности».

Прорыв Бабсона, как его тут же назвали, наступил в четверг. В пятницу рынок поднялся и в субботу сохранял устойчивость. Казалось, люди преодолели свои страхи. Казалось, что постоянно растущая кривая снова начнёт расти, как это часто случалось раньше, несмотря на мистера Бабсона. Затем, на следующей неделе — неделе 9 сентября — цены снова оказались неровными. В понедельник «Таймс », с осторожностью, порождённой преждевременным пессимизмом, намекнула, что конец пришёл, и добавила: «Хорошо известно, что „времена бума“ редко воспринимаются как возможные». В среду, в прекрасном образце рыночной прозы, « Уолл-стрит джорнэл» отметила, что «динамика цен на основные акции вчера продолжала демонстрировать признаки значительного роста, временно приостановленного для технической корректировки».

Неравномерность сохранялась. В некоторые дни рынок был сильным, в другие — слабым. Направление было слегка хаотичным, но, оглядываясь назад, совершенно определённо нисходящим. Новые инвестиционные фонды продолжали формироваться; на рынок приходило всё больше спекулянтов, а объём брокерских кредитов продолжал резко расти. Конец наступил, но его пока не было видно.

Возможно, это было к лучшему. Последние мгновения жизни нужно ценить, как велели Уолл-стрит. 11 сентября, следуя своей обычной практике, газета The Wall Street Journal опубликовала свою мысль дня. Это была мысль Марка Твена.

Не расставайтесь со своими иллюзиями; когда они исчезнут, вы, возможно, все еще будете существовать, но вы перестанете жить.

ГЛАВА V

Катастрофа

Согласно общепринятому взгляду на события, к осени 1929 года экономика находилась в глубокой депрессии. В июне индексы промышленного и фабричного производства достигли пика и пошли вниз. К октябрю индекс промышленного производства Федеральной резервной системы составил 117 пунктов по сравнению со 126 пунктами четырьмя месяцами ранее. Производство стали снижалось с июня; в октябре упала и загрузка грузовых вагонов. Жилищное строительство, весьма изменчивая отрасль, переживало спад в течение нескольких лет и в 1929 году ещё больше упало. Наконец, рухнул фондовый рынок. Один проницательный исследователь экономической ситуации этого периода отметил, что спад рынка «в основном отражал изменения, которые уже были очевидны в промышленной ситуации». 1

С этой точки зрения, фондовый рынок – всего лишь зеркало, которое, возможно, как в данном случае, с некоторым опозданием, отражает глубинную, фундаментальную экономическую ситуацию. Причина и следствие идут от экономики к фондовому рынку, а не наоборот. В 1929 году экономика была на грани катастрофы. В конечном итоге эти проблемы ярко отразились на Уолл-стрит.

В 1929 году для этой точки зрения были веские, или, по крайней мере, стратегические, основания, и легко понять, почему она стала возвышенной доктриной. На Уолл-стрит, как и везде в 1929 году, мало кто хотел глубокой депрессии. На Уолл-стрит, как и везде, царит глубокая вера в силу заклинаний. Когда рынок рухнул, многие жители Уолл-стрит сразу почувствовали реальную опасность, заключавшуюся в том, что это негативно скажется на доходах и занятости – на благосостоянии в целом. Этого необходимо было предотвратить. Превентивные заклинания требовали, чтобы как можно больше важных персон как можно тверже повторяли, что этого не произойдёт. Что они и сделали. Они объясняли, что фондовый рынок – всего лишь пена, а истинная суть экономической жизни заключается в производстве, занятости и расходах, которые останутся неизменными. Никто не знал наверняка, так ли это. Как инструмент экономической политики, заклинания не допускают никаких мелких сомнений или сомнений.

В последние годы депрессии важно было продолжать подчёркивать незначительность фондового рынка. Депрессия была исключительно неприятным опытом. Уолл-стрит не всегда была почитаемым символом в жизни нашей нации. В некоторых благочестивых регионах страны те, кто спекулирует акциями (используется ещё более оскорбительный термин «игроки»), не считаются величайшим моральным украшением нашего общества. Любое объяснение депрессии, приписывающее значение краху рынка, было бы воспринято очень серьёзно, и это означало бы серьёзные проблемы для Уолл-стрит. Уолл-стрит, без сомнения, выжил бы, но не обошлось бы без шрамов. Следует ясно понимать, что никакого преднамеренного заговора с целью минимизировать последствия краха Уолл-стрит для экономики не существовало. Скорее, всем, кто обладал инстинктом консервативного выживания, просто казалось, что Уолл-стрит лучше держаться от него подальше. Он был уязвим.

Фактически, любое удовлетворительное объяснение событий осени 1929 года и последующих лет должно отвести достойную роль спекулятивному буму и последовавшему за ним краху. До сентября или октября 1929 года спад экономической активности был весьма умеренным. Как я покажу позже, до биржевого краха можно было разумно предположить, что это нисходящее движение вскоре может обратить вспять, как подобное движение уже обратилось вспять в 1927 году или впоследствии в 1949 году. Не было никаких оснований ожидать катастрофы. Никто не мог предвидеть, что производство, цены, доходы и все другие показатели продолжат сокращаться в течение трёх долгих и мрачных лет. Только после биржевого краха появились веские основания предполагать, что ситуация может надолго ухудшиться.

Из вышесказанного следует, что крах произошёл не потому, что рынок внезапно осознал приближение серьёзной депрессии. Депрессию, серьёзную или нет, невозможно было предвидеть, когда рынок упал. Остаётся ещё вероятность, что падение индексов напугало спекулянтов, побудило их распродать акции и, таким образом, проколол пузырь, который в любом случае должен был лопнуть. Это более правдоподобно. Некоторые, следившие за индексами, могли поддаться этим сведениям и продать, а другие, возможно, последовали их примеру. Это не так уж важно, поскольку спекулятивный бум по своей природе может обрушиться практически от чего угодно. Любой серьёзный удар по доверию может вызвать продажи со стороны