Империя и ее соседи - Коллектив авторов

сюда полотно или лен, воск или котлы»[151]. Устроителем такого торгового благополучия оказывается сам конунг, поскольку «то, без чего трудно обойтись и что на пользу его стране» доставляется также жителями Оркнейских, Фарерских островов и Шетландских островов, признававших власть норвежской короны. А значит, организация сделок с ними так же, как, очевидно, со всеми прочими коммерсантами, напрямую зависела от короля. По крайней мере, торговля шла в соответствии с принятыми в Норвегии законами. Как и с дружественными ей исландцами, минимальное снабжение родины которых необходимой провизией было возложено Святым престолом на норвежского монарха[152].

После суховатого вступления, открывающего «речь о пьянстве», Сверрир разражается длинной тирадой, в которой, в частности, произносит: «Но что до немцев, которые приезжают сюда во множестве и на больших кораблях и ладят вывезти отсюда масло и сушеную треску – а от вывоза их страна терпит большой ущерб – и взамен ввозят вино, которое народ стремится покупать, и мои люди, и горожане или купцы, то от этой торговли происходит немало зла, и она не приносит ничего хорошего. Многие здесь погибли из-за нее, некоторые потеряли руки или ноги, другие получили увечья на всю жизнь. Некоторые должны были терпеть оскорбления и были ранены или избиты. И все это из-за пьянства. Приездом этих немцев я очень недоволен. Если они хотят сохранить свою жизнь и свое добро, пусть убираются отсюда. От их приезда нам и нашему народу нет никакой пользы»[153].

Обмен вполне очевидно был неэквивалентен и невыгоден норвежцам, как ввиду того, что ввоз заморского алкоголя зримо оборачивался смертями и увечьями, так и потому, что получаемые за него масло и рыба являлись продуктами массового потребления, и выручалось за них кратно больше, чем за доставляемое немцами в Норвегию вино. Особенно, если учесть, что оно, нуждающееся в особом хранении[154], как указывается в саге, в Бергене шло не дороже пива[155]. А значит, этого вина было много, а качеством оно обладало, скорее всего, весьма низким. Отчего это пойло сильно и дурило голову неискушенным и доверчивым норвежцам, которые в массе своей не умели употреблять вино правильно, а потому попадали в этом деле в руки вводивших их во искушение немцев. Тех иноземцев, кто таким своим поведением сеяли беспорядки, из страны следовало выдворить. Что, нужно думать, Сверрир и осуществил, проявив себя в глазах общества так, как подобает конунгу, обязанному поддерживать дисциплину в подвластных ему землях.

Данным сценарием поведения, в глазах местного населения, как видно, стереотипным для правителя, Сверрир воспользовался шесть лет спустя, когда появление там же в Бергене других чужеземцев угрожало ему гораздо большей опасностью, о чем можно судить из «Истории похода»[156]. В самом общем виде она вроде бы представляет собой рассказ о смешанной датско-норвежской экспедиции в Святую землю, которая была предпринята в 1191–1192 гг. и возглавлена датскими магнатами, став одной из незначительных составляющих Третьего крестового похода. В действительности это сочинение в большей мере является повествованием о гражданской войне в Норвегии[157].

Сверрир привлек одного из своих наместников, Ульва из Лаувнеса, некогда перешедшего от Магнуса Эрлингссона на его сторону, чтобы тот под видом участия в крестовом походе присоединился к датчанам, о которых стало известно, что они задумали убить правителя Норвегии и передать ее в руки собственного государя Кнута VI, заманил тех в Берген. Ульву удалось сделать это под предлогом, что в этом городе крестоносцы соберут еще больше соратников. Дабы убедить датчан, что он исполнен решимости предать Сверрира и выступить с ними заодно, Ульв еще по пути датского флота в норвежский город Тёнсберг, где следовало совершить стоянку, разыграл сцену праведного гнева, вознамерившись казнить лоцмана-норвежца, которого он сам же и поставил на один из кораблей, за то, что тот при самых благоприятных погодных условиях посадил на мель ведомое им иноземное судно. Это должно было выглядеть как готовность Ульва покарать лоцмана, который, из-за собственной нерадивости подверг экспедицию смертельной опасности. Наблюдая за поведением Ульва, датчанам следовало убедиться, что норвежский мореход руководствовался не патриотическим чувством, диктовавшим ему сорвать начинавшуюся иностранную интервенцию, которая угрожала его родине. Что бы ни определяло поступок лоцмана на самом деле, датчане, не посчитавшие его за злой умысел, заступились за беднягу, и инцидент был исчерпан.

Но участники похода даже не подозревали, что и кораблекрушение, обернувшееся ремонтом, но отнюдь не потерей корабля (случись она, это действительно насторожило бы датчан), и вызванная этим истерика Ульва по всему были умело разыгранным спектаклем, в котором и серьезность поломки судна, и резкая реакция норвежского магната должны были добавить весомости выказываемым им намерениям. Сверриру об этой экспедиции и о том, что в ее главе стоял ненавидимый им Свен Торкельссон, который ранее поддержал одно из самых опасных для короля восстаний группировки, называемой «весенними шкурами», сообщили заранее. В выступлении «шкур» большую роль играл флот датчан. Поэтому неудивительно, что Сверрир с опаской относился к новому появлению у норвежских берегов их кораблей, ведь на борту одного из них был тот, кто являлся для него persona non grata. У конунга имелись веские основания ожидать начала военных действий, почему он и обратился к Ульву, одному из самых осведомленных своих наместников, чтобы тот под предлогом собственного участия в крестовом походе вступил в контакт с вышедшими в море датчанами, которые вызывали у Сверрира законные подозрения.

Дополнительной страховкой от возможных агрессивных действий должен был стать численный паритет датских и норвежских войск. Дело в том, что, как только датчане подошли к берегам Норвегии, Ульв присоединился к ним на собственных кораблях, на борту которых, как и на судах «крестоносцев», располагалось в общей численности двести человек. Кроме того, на каждом из датских кораблей якобы с целью координации действий, как уже было показано, находились доверенные лоцманы. На самом деле эти штурманы должны были стать разведчиками и провокаторами. К этой роли самому Ульву, до этого приглядывавшему в области Ранрики за названным «братом» Сверрира Эйриком Конунговым Сыном, было не привыкать. Набор же войск, которые оказались под командованием Ульва, осуществлялся не без участия других наместников Сверрира, обязанных заниматься этим ex officio. В известной мере это гарантировало, что Ульв не использует данные силы в своих целях, если бы он пожелал поднять мятеж и поддержать датчан.

То, что Сверрир не исключал столкновения с явившимся из заграницы датским войском и, возможно, даже желал этого, дабы поквитаться со Свеном Торкельссоном, доказывает стремление короля встретиться с крестоносцами и личное проведение им ночной разведки