Это не случайно. Японская хроника - Рёко Секигути

19 апреля

Новости по телевизору всякий раз начинаются с одного и того же, так что заранее известно, что произнесет телеведущий: «Токё дэнрёку фукусима дай-ити хацудэнсё-дэва…», что означает: «На АЭС “Фукусима-1” компании TEPCO…»

В один из дней комментатор начал свою фразу словами: «Сэйфу-ва…», что означает: «Правительство…» Я и вся моя семья ждем перемен. Может быть, на этот раз? Но вот что следует дальше: «Правительство в связи с аварией на АЭС “Фукусима-1” компании TEPCO…»

Известно, что серия фантастических фильмов «Годзилла», стартовавшая в 1954 году, вывела в герои монстра, появившегося после испытаний ядерной энергии. И вот я только теперь обнаружила, что «Космический крейсер “Ямато”», знаменитые манга и аниме Лэйдзи Мацумото, в 1970-е годы тоже поднимали проблему атомной энергетики. Речь в этом сериале идет о том, что земля загрязнена радиоактивными частицами и человечеству грозит смерть, герои отправляются в космос в поисках обеззараживающего фермента для устранения загрязнения. Я смотрела в детстве этот сериал, но забыла, о чем он. Опасность ядерной энергии в сюжете литературного произведения массовой культуры с новой силой зазвучала сегодня, и воспоминания стали возвращаться. «Я помню», но уже в ядерном варианте.

20 апреля

Хисао Накаи, писатель и психиатр, составивший хронику землетрясения в Хансин-Авадзи, где он работал, в одной из статей говорит о фотографиях трупов, которые тайно распространялись в 1923 году, после землетрясения в Канто. Их обнаружили в далеких от места катастрофы частях страны. Это порнография катастрофы.

Хисао Накаи, помимо истории с резней корейцев, поведал еще о том, что кое-кто, боясь, что потерпевшие станут грабить или поселятся в их домах, организовал квартальные отряды самозащиты. Я не осмеливаюсь даже вообразить, какое тогда должно было царить напряжение среди населения. Нет, японцы не вежливы, не дисциплинированны, как считается, просто мы, наверное, сделали выводы из ошибок прошлого.

Хироси Ямагути, экономист, пишет, что не следует пытаться «искоренить» слухи любой ценой. Конечно, нужно развеивать необоснованные слухи, которые подвергают людей опасности. Но при малейшем слухе, появляющемся в интернете, теперь вступает в действие более-менее саморегулируемая система проверки данных, которая ставит под запрет и другую полезную информацию. Если из страха слухов начнешь превентивно подвергать цензуре всякую непроверенную информацию, то тем самым будешь способствовать возникновению общества, лишенного «антител» перед лицом слухов, а следовательно, слабого.

21 апреля

Разговариваю с Мидори Судзуки, редактором литературного журнала, которая сразу после землетрясения побывала во Франции. Вот что она мне говорит: «Читая газеты, слушая радио, которые хвалят скромность и дисциплинированность японцев, я подумала, что речь идет не о достоинстве японцев вообще, а о достоинстве японцев, живущих на севере страны. В день землетрясения в Токио я видела солидарность людей, отличающихся примерными вежливостью и дисциплинированностью. Но когда я вижу, как потерпевшие сдерживают слезы, благодарят всех и находят в своем беспрецедентном горе силу принимать судьбу, которая свалилась им на голову, никого при этом не обвиняя, я не могу перестать думать, что в Токио всё, например, было бы несколько иначе. На долю людей, живущих на севере Японии, всегда выпадало больше трудностей, чем на долю жителей любого другого региона, из-за враждебности природы. Именно это и одарило их таким высоким и душераздирающим человеческим достоинством».

Послушав ее, я вспомнила, что Хисао Накаи также приводит пример, имевший место во время Второй мировой войны: батальоны, явившиеся с севера, не грабили, в противоположность другим.

Я не знаю, как это было на самом деле. Но в чем я уверена, так это в том, что «японский менталитет» или «японская дисциплина» не существуют на национальном уровне. Существует посткатастрофическая универсальная утопия, о которой говорит Ребекка Солнит, эта утопия реализуется во время чрезвычайных ситуаций. И есть еще достоинство, свойственное тем, кого сформировала суровость условий существования, —таким, как жители севера Японии.

Написав это, я задумалась. Мысли мои о севере. О регионе Тохоку, периферии, всегда служившей тылом для Токио, который ничтоже сумняшеся использовал его. Между концом 1950-х годов и началом 1970-х годов этот регион поставлял в Токио большую часть дешевой рабочей силы. Едва выйдя из школьного возраста, молодые люди из Тохоку отправлялись на фабрики и в мастерские. И сегодня еще в зоне катастрофы осталось большое количество заводов, оттого что рабочая сила там по-прежнему не такая дорогая, как в других местах, кроме того, туда легко добраться из столицы. Было бы неразумно, учитывая расстояние, устроить промышленную зону, например, в Окинаве, даже на те же средства.

Из Токио регион Тохоку виделся всегда как отсталая периферия, хотя и географически близкая. В глазах токийцев это глубинка, даже в языковом отношении: выговор жителей Тохоку рассматривается как один из самых сложных для понимания.

Меня озадачивает как то, о чем я только что написала, так и то, каким представляется всем Тохоку. Может быть, когда я говорю, что меня волнует выговор потерпевших из Фукусимы, отвечающих на вопросы корреспондентов, я поддаюсь, в свою очередь, некоторому ориентализму? Написав об этом выше, я заколебалась. Имею ли я право говорить о менталитете людей с севера как о чем-то однородном, притом что Тохоку насчитывает семь префектур, очень разных и обширных? Связывая историю людей с севера с их реакцией на землетрясения, не попадаю ли я в ту же ловушку, что и иностранцы, восторгающиеся раздутой японской дисциплинированностью, выдуманной ими на пустом месте?

В то же время не могу перестать думать о том, что после землетрясения в Хансин-Авадзи появилось больше того, что свойственно человеческой природе, то есть стало больше эгоизма и конфликтности, даже если солидарность между людьми и превалировала. Впрочем, мое восприятие выговора жителей Тохоку с его напевностью было искренним. Может быть, разница в восприятии зависит от самой природы землетрясения, которое на этот раз спровоцировало больше отчаяния, чем любое другое ранее, а вовсе не от менталитета жителей потерпевших регионов? Или СМИ стали другими, что тоже весьма вероятно? Мне не удается разрешить этот вопрос. Он встал передо мной со времени землетрясения и всё еще не дает мне покоя.

В то самое время, когда я пишу эти слова, в 22:39 в поезде, возвращаясь домой, начинает трезвонить мой сотовый: «Тревога! Толчок!» Мобильные других пассажиров тоже не молчат. Вагон вдруг взрывается концертом, исполняемым на мобильниках. Толчок произошел в префектуре Тиба. Поезд слегка потряхивает.

22 апреля

Я начинаю заново обретать некоторые навыки, утраченные со