Это не случайно. Японская хроника - Рёко Секигути

На этот раз я приехала в Токио с ощущением конца, отказавшись от образа жизни, состоящего из отъездов и приездов, который придумала для себя во время своего предыдущего возвращения в Японию. Тем не менее уезжаю я с неким ощущением, что смогла бы вернуться, привыкнуть к подземным толчкам и даже получать удовольствие от этой жизни на две страны, на два мира.

И вернули мне эту надежду мои друзья, те, кто делает усилия, чтобы продолжать свое существование – и прежде всего свой труд, направленный на выживание культуры. А еще город Токио: в этот раз я часто бывала в его квартале Кагурадзака, который мне очень дорог, я там родилась. Я накрепко привязана и к этому кварталу, и к этому городу. Мне теперь это ясно, как никогда.

Это не означает, что я больше не размышляю о катастрофе или закрываю глаза на действительность.

Это похоже на то, как если бы город был подвергнут насилию, а я заново вступала бы с ним в любовные отношения. Я любила его до того, как с ним произошла беда. Моя любовь к нему не стала от этого ни больше ни меньше. Я знаю только, что он сильно изменился, и принимаю его таким, как есть. Мы начинаем снова притрагиваться друг к другу.

Что-то заставляет меня так грубо формулировать свои ощущения. Эта моя привязанность, этот труд по сближению – всё это физиологического свойства.

25 апреля

Первый день «Весны поэтов» в Токио. Концерт-чтение с Марико Асабуки и Кэйитиро Сибуя. Я читаю по-французски, Марико – по-японски, а Кэйитиро перелагает наше чтение на музыку.

Зал полон, сто двадцать человек пришли на наше выступление. Чувствуется, что у людей есть потребность получить от жизни что-то еще, помимо окружающего безумия.

26 апреля

Второй вечер – с Анной Португал и Масаё Коикэ, поэтессой и романисткой. Публика и выступающие от японской стороны удивлены тем, что французские поэты и издатель приехали и приняли участие в вечере. Те и сами в полном восторге, особенно от собственного присутствия. Они подают его как форму поддержки, притом что столько иностранцев отменяют свой приезд в Японию. Раздумываю над тем, а приехала бы я в какую-либо страну после такой катастрофы, если бы меня туда пригласили? Например, на Тайвань, в страну, которую я очень люблю, но в которой тоже случаются землетрясения и имеются атомные электростанции?

Но вопрос не в том, чтобы понять, нужно туда ехать или нет. Всегда найдутся подходящие доводы, чтобы ехать или не ехать. Необходимость отъезда несмотря ни на что, важность цели своего пребывания в стране – вот о чем нужно думать.

Во второй половине дня, во время дискуссии между французскими и японскими поэтами, Кирю Минасита открывается нам: оказывается, после землетрясения она не может не писать. Причем не критические статьи, не статьи по социологии, по которой она специалист, а стихи.

Решительно, творческие возможности, которые способно спровоцировать в писателях подобное бедствие, весьма разнообразны.

27 апреля

Третий вечер в рамках «Весны поэтов»: Кристиан Прижан, Ванда Бенеш и «Словесное искусство», TOLTA.

Вот уже четыре дня стоит удивительная погода.

У меня выпало немного свободного времени во второй половине дня, и я отправляюсь прогуляться по кварталу Кагурадзака. Последние дни – странное дело – я чувствую себя в большей безопасности, как ребенок под защитой своих родителей. Сказывается присутствие моих друзей-поэтов, и моего французского издателя, и вообще писательской братии. Это как если бы я перевезла в Японию часть своего французского окружения – в его лоне я обретаю детское чувство безопасности.

Сказывается и то, что я с утра до вечера слушаю только поэзию; получение информации поставлено на паузу, я больше не смотрю ни телевизор, ни сайты, освещающие проблемы ядерной станции.

Да и вот уже какое-то время я бывала в Кагурадзаке только набегами, а так, чтобы с удовольствием, не спеша побродить там, – такого не случалось со смерти дедушки, который жил в этом районе.

Всё мое детство, юность прошли там. Хотя после мы переехали с родителями в другое место, я продолжала часто наведываться туда, проводила одна у дедушки и бабушки все каникулы. А поскольку мой дедушка был издателем, этот квартал навсегда неотрывно связан для меня с чтением. Мы частенько бывали с дедушкой в большом книжном магазине, где я могла покупать себе любые книги; у меня до сих пор стоит в ушах шум ротационных машин, и мне всё еще чудится запах типографий, расположенных поблизости.

Я иду по кварталу издателей, который спускается вниз и переходит в квартал переплетчиков, а тот – в квартал печатников. Несмотря на то, что этот квартал расположен в самом центре Токио, он удивительным образом сохранил атмосферу прежних лет, которую я знала. Именно это и внушает мне веру в то, что ничего фатального не может произойти, что мне хорошо и моя жизнь хороша.

Наложение двух временных пластов: Франции, где я работаю, и моего прошлого, связанного с чтением; оба эти пласта служат мне защитой.

Я целиком отдаюсь созерцанию квартала Кагурадзака, что означает «холм Кагура»: весь он – духовные танец и музыка, весь он – крутые горки; я говорю себе: если этот квартал, который сохраняет мое прошлое и является его свидетелем, обрушится, это будет равнозначно моей маленькой смерти. Всякий раз, когда теряешь свидетелей своей жизни – места ли это, люди, – с ними уходит часть твоей жизни.

Убаюкиваемая нежным чувством, я не могу наглядеться на Кагурадзаку, накладывая на него против воли другую картинку – картинку разрушения и опустошения, что неминуемо ждет этот квартал после землетрясения, которое в свою очередь придется пережить жителям столицы.

Поль говорит, что гулял всю вторую половину дня по Акихабаре, кварталу электроники. Помню, что название квартала происходит от названия народного божества, усмиряющего огонь, – Акиба-гонгэна.

28 апреля

Четвертый вечер с Полем Очаковски-Лораном[18], Коси Ода из издательства «Синтёся» и поэтом Рёити Ваго.

Когда читает Ваго, я удивляюсь тому, что текст производит на меня совершенно иное впечатление, чем когда я читала его в Twitter. Авторское эмоциональное чтение смущает меня, тогда как текст на экране воспринимался спокойно. Зафиксированные на бумаге и прочитанные вслух фразы, обладающие мимолетным статусом, тотчас по прочтении приговоренные к исчезновению, встают передо мной во всей своей обнаженности и наполненности чувством.

Один французский поэт, проживающий в Японии и приехавший в Иваки, подает свой опыт в стихах обсценного характера. Однако не столько бестактность содержания или техника чтения раздражают меня, сколько его