Знание величия - Юлия Олеговна Чеснокова

что я просто сел сюд-да. - Наверное… возможно. Я вроде бы не от шума проснулась. – Я обратила внимание на подарочную коробку в его руках, упакованную в блестящую красную фольгу с изображением ёлочек, колокольчиков и оленей. Муж заметил моё любопытство и протянул коробку мне. Откидывая тяжёлые волосы, ощутимо вздыбившиеся с одной стороны, я взяла её. - Держи. Я знаю, что сегодня не т-твой праздник, но всё-т-таки… - О… - удержалась я от слов «не стоило!», а то Сынри мог бы подумать, что я намекаю на его слабость и несостоятельность, из-за которых ему пришлось напрягаться сверх нужного. Никому не нравится ощущать себя калекой, пусть и временным, поэтому жалость и заботу необходимо нормировать. – Спасибо. - Разворач-чивай, не тяни, - поторопил он. Я нашла уголок фольги, закрепленной скотчем, и стала отдирать его, шурша. В тишине сидеть не получилось, я как-то смутилась от полученного подарка, не ожидала его, и попыталась отвлечься разговорами: - Как твои родные? Как отметили? - Нормально. В честь праз-з-зд-дника они избавили меня от нравоуч-чений и ненужного трепания нервов д-друг другу. - Но они всё равно думают, что я… - Мне п-плевать, что они о тебе думают. Тебе это важно? Мне – нет. Это мне с т-тобой жить, это мне с тобой спать… - он дёрнул бровями, будто нажал на «энтер», чтобы начать с красной строки, - это м-мне решать, с кем проводить время. А не им. Если они счит-тают, что подарили мне жизнь для ттого, чтобы ею распоряжаться, то им стоило бы вв-вос-п-питать меня мамочкиным слюнтяем, боящимся выйти из д-д-дома без разрешения. К счастью, меня мм-мин-новала эта участь, и отец вырастил меня мужчиной. Я не стала продолжать эту тему, видя, что она до сих пор остра и создаёт конфликты. Подарочная упаковка, разорвавшись кое-где, рассыпалась, освободив спрятанное внутри, и у меня в руках оказался бархатный футляр. Без сомнений, хоть я и не знала того ювелирного дома, название которого было золотой вязью выведено на крышке, внутри скрывалась драгоценность. Посмотрев с предвкушением на Сынри, я распахнула футляр и без какого-либо притворства ахнула. На атласном перламутровом подкладе лежало колье, сплошь усыпанное бриллиантами. - Сынри… - задохнулась я от эмоций и, мотая головой, опять посмотрела на него. Меня никогда не волновали все эти рубины, сапфиры, изумруды, но, признаться честно, они производили впечатление. – Это… это… - Это не всё, - снова улыбнулся он, - п-под колье. П-посмотри. Не веря ушам – украшение и без того стоило целое состояние, чтобы его чем-то дополнять! – я вернула внимание к подарку. Сначала растерявшись, потому что кроме подкладки ничего не увидела, я заметила, что мягкая вставка вынимается, образовывая потайное дно. Заинтригованная, я подцепила ногтем ткань и потянула. Внизу обнаружилась другая плоскость, на которой лежали какие-то бумаги. Не очень понимая, что бы это могло быть, я достала их и, увлекшись чтением хангыля, забыла на минуту о колье, отложенном в сторону. Заглавие уже должно было мне обо всём сказать, но я, не доверяя теперь уже глазам, продолжала изучать каждую строчку, каждое слово, каждую цифру. Это было свидетельство об усыновлении, которое закрепляло за мной материнские права на Барома. Благодаря этому документу я становилась ему полновесной, официальной матерью. Подняв на Сынри мокрые от слёз глаза, я ощутила, как бумаги трясутся в моих руках. - Сынри… Сынри… - от волнения не сумев ничего больше произнести, я увидела на его лице удовольствие. Не то прежнее самодовольство, когда ему нравилось получать всё, что он хочет, а какоето новое; он получал наслаждение от того, что сделал хорошо мне, и от моего счастья весь как-то озарился. – Сынри! – всхлипнула я и подалась вперёд, бросившись его обнимать. Слишком часто я стала пользоваться разными поводами в последнее время, чтобы к нему прижаться, но сейчас это было неудержимо. К моему стыду намочив его рубашку на плече своими слезами, я немного отстранилась обратно, вытерла ладонями лицо и просияла. – Я не знаю, как тебя отблагодарить… это… это лучший подарок, правда! - Эт-то моя б-благодарность тебе, - положил он свою ладонь на мою. Аккуратно вернув листок в футляр, только теперь уже поверх колье, а не под него, я сдвинула коробку ещё дальше. Робко коснувшись пальцами щеки Сынри, я поискала в его глазах истинные мысли. О чём он думал, чего хотел? Благодарил меня исключительно из признательности или всё-таки в нём жили чувства, которые он никогда не озвучивал? Муж, не отрываясь, смотрел в мои глаза, и я, сделав осторожное движение вперёд, тронула кончиком носа его нос, помешкала, не отводя взгляда и, определившись, коснулась его губ. Поцелуй куда-нибудь в щёку показался неуместным. Сынри секунд пять принимал мой поцелуй, прислушиваясь к тому, что я хотела сказать через него, а потом, жарко и резко ответив, повалил меня на подушки, расстёгивая на себе рубашку. Замирая от долгожданного события, я помогла мужу стянуть её с себя и, возбужденная и счастливая, уволокла его к себе под одеяло. На фоне потолка нашей спальни, я пыталась вспомнить тот ужас, те страх и боль, ту безнадёжность, которые переламывали меня в номере Марина Бэй Сэндс больше года назад. Рисуя себе отрывочные картины той ночи, я думала о том, что они происходили с другими людьми. То была не я, и то был не Сынри. Иначе невозможно объяснить, почему я, положа голову на плечо мужчины, лежавшего рядом, чувствовала себя довольной, любимой и получившей то, чего жаждала. Юношеские и наивные сравнения, замечания, вроде того, что Мино целовался очень здорово, лучше многих, а во время совокупления с Джиёном у меня перехватывало дыхание и выпрыгивало сердце из груди, проиграли взрослому реализму. Я хотела объятий, я хотела поцелуев, я хотела почувствовать в себе мужчину, и Сынри дал мне это. Когда надо и сколько надо, и как бы он это ни делал – он делал то, что было нужно мне. Странная штука, когда чего-то очень хочется, то становится, в общем-то, всё равно, как это исполняется. Например, если мы хотим новую машину, нам её дарят, и мы начинаем придираться, что она не того цвета, не той комплектации и не с такими чехлами, значит, мы вовсе и не машины хотели, или хотели, но плохо, в ряду всего прочего, без чего могли бы и обойтись. Ведь когда умираешь с голода, и тебе протягивают кусок хлеба, ты не кричишь, почему он не намазан чёрной