Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

ушел, а через час вернулся с визой на моем паспорте!! Я стала укладываться. Утром позвали подводу, вынесли мои сундуки и повезли их в таможню для осмотра.

Пришла Милица. Увидела, что квартира разорена, и воскликнула:

– Неужели и вы уезжаете?.. Как же я останусь здесь совсем одна!.. – Она заплакала, вынула платок из сумочки, и вместе с ним упал на пол кусок кукурузной лепешки… Она его подняла и опять положила в сумочку. – Вот, купила на последние деньги! – Она показала на кусочек лепешки. – Я отщипываю от него по маленькому кусочку, чтобы продлить наслаждение. Все равно голода я утолить не могу…

– Милица, я мебель оставляю здесь. Если хотите, живите в моей квартире вместе с Павловыми.

Все было кончено. Я попрощалась с Милицей и Павловыми и вышла на улицу… С этого момента я лишилась Родины, которую я любила и люблю, дома, где я чувствовала себя счастливой и беззаботной, и имущества, которого было много и которое давало мне беспечную и спокойную жизнь… И стала я как приживалка в богатой, но чужой семье… С этого утра кончилась моя жизнь как русской свободной женщины, и началась новая, суетливая, боязливая жизнь приживалки в чужом доме…

* * *

В десять часов утра я была в таможне. Нашла свои вещи, которые стояли самыми последними в линии других. Таможня была в огромном сарае и, как на скотобойне, разделена на проходы. В каждом проходе прямо на земле лежали вещи, на которых сидели их хозяева. Время от времени проходили по два, по три вооруженных винтовками и револьверами и обвешанных патронными лентами «таможенника». Эти «таможенники» были кто в русской солдатской шинели, кто в стеганой кофте, кто просто в пиджаке. Один из них говорил по-грузински, другие – по-русски. Но рожи и у тех, и у других были страшные… Пассажиры спрашивали их, скоро ли будут осматривать багаж, и они грубо отвечали:

– Не проспишь! Сама увидишь, когда будут осматривать твой багаж…

Пароход отходил из Батума в шесть часов вечера. И только в три часа дня пришли «таможенники» и стали проверять паспорта и багаж. Многие ехали семьями или с друзьями и помогали друг другу. Разбросанные вещи быстро собирали, укладывали в сундуки, запирали и, получив разрешение, выносили их из таможни на пароход.

Раскрыли какой-то ящик и нашли в нем столовое серебро. Конфисковали всё. Хозяева серебра плачут:

– С чем мы теперь поедем за границу! Это единственное наше богатство, – говорили они чиновнику.

– А мне какое дело, с чем вы поедете! Раз не с чем ехать, оставайтесь здесь, – сказал «чиновник»…

Таможня опустела. Мои сундуки остались последними.

– Открыть сундуки! – грубо приказал подошедший «таможенник». Я открыла, и несколько человек сразу стали рыться в моих вещах. Всё выбросили прямо на пол. Уже стало почти темно. На пароходе зажгли огни, и в сарае слабо загорелись фонари керосиновых ламп… Пароход должен скоро отойти. А мои вещи валяются, разбросанные по грязному полу. И я не знаю, в чем дело… Один «таможенник» подойдет, посмотрит и уйдет. Подойдет другой. Снова станет рыться и рассматривать их… Стало совсем темно.

Вдруг подошел один из них и сказал:

– Пароход скоро должен отойти. Вы не успеете уложить вещи. Очень уж у вас их много. Нужно дать солдатам «на чай». Иначе с этим пароходом не уедете…

– А завтра приходят сюда большевики, – подходя к нам, сказал другой. – Все равно все отберут у вас…

Меня уже предупреждали о взяточниках в таможне, и я приготовила сто двадцать тысяч грузинских денег.

– Сколько вы хотите? У меня есть немного…

– Чем больше, тем лучше! Скорее уедете, – сказал первый «чиновник».

Я вынула деньги и отдала ему:

– Поделитесь со всеми…

Он отошел, но сейчас же подошли другие и стали требовать денег:

– А мне, а мне как же?

– Это все мои деньги. У меня нет больше, – сказала я.

– Как нет. Давай и нам тоже!.. Что ж это за порядок, одному давать, а другим нет.

Они кольцом окружили меня, топтали мои вещи, вырывали у меня из рук сумочку. Я была близка к обмороку от ужаса и от смыкавших меня кольцом солдат. И вдруг, расталкивая локтями, ворвался с матросами Этьен.

– Что вам надо? – те расступились…

Этьен сказал своим матросам по-французски:

– Укладывайте вещи, – и, когда все было уложено в сундуки и заперто, он сказал нести все на пароход…

Сундуки унесли. Мы пошли к выходу. У дверей нам преградил дорогу один из бандитов:

– Неправильно проверены вещи! Выпустить вас не могу…

Опять поднялся спор, и все «таможенники» обступили нас.

– Есть у вас еще деньги? – спросил Этьен. – Дайте им. Пять минут осталось до отхода парохода.

– Я отдала все, что у меня было, – я открыла мою сумочку и показала пустое отделение. Они все моментально стали заглядывать туда. В это время вернулись обратно французские матросы и оттеснили «таможенников». Мы вышли и быстро пошли к пароходу, у которого по обе стороны стояли такие же бандиты с ружьями. Они потребовали мой паспорт. Солдат стал его вертеть во все стороны и даже посмотрел на свет.

– Да, все правильно! Видишь визы? – Этьен вырвал паспорт из рук солдата, и мы стали подниматься по сходням на пароход… Позади нас, как бы прикрывая наш тыл, шли французские матросы. На палубе, около сходен, стояло несколько человек из команды… Я ступила на палубу и почти упала на руки матери Этьена…

– Идемте, спускайтесь в трюм. Там все русские едут!..

Сноски

1

Шемаха (Шемахы) – город в 122 км к западу от Баку.

2

Здесь имеются в виду так называемые кавказские татары – азербайджанцы (в XIX веке этноним «азербайджанцы» еще не сложился).

3

То есть офицера 80-го пехотного Кабардинского полка.

4

Молокане – представители религиозного течения духовного христианства. В условиях общей мобилизации на молокан, отказывавшихся от несения воинской повинности, возложили своего рода «подводную повинность», реквизируя на нужды войны повозки.

5

Имеется в виду марка хрусталя, производимого в городе Баккара (Франция).

6

Сторублевые купюры в начале ХХ века с изображением Екатерины II.

7

Согласно уставу Российского Общества Красного Креста и российскому законодательству начала ХХ в., за незаконное ношение формы сестры милосердия предусматривалось наказание в виде штрафа или ареста до трех месяцев.

8

В начале декабря 1914 г.