Не таковский Маяковский! Игры речетворца - Галина Александровна Антипова

может быть грубым, но когда он с вами говорит ласково и по-приятельски, он делает с вами, что хочет.

Лев Никулин

Из воспоминаний Александры Тоидзе

– Говорят, вы к пишущим плохо относитесь.

– К пишущим плохо? Не отношусь.

Механизм остроты тогда, может быть, был довольно свеж, раз запомнился, сейчас подобного рода ответы – игра на многозначности – почти вошли в язык. По смыслу – двойное самоутверждение: демонстрация уверенности в себе как поэта и замена хоть какого-то оправдания («Что вы – совсем не плохо, наоборот…») шуткой, уводящей от темы.

Из воспоминаний Василия Катаняна

– А правда, что вы по приказу правительства пишете о баранах?

– Правда. Лучше по приказу умного правительства писать о баранах, чем по приказу баранов о глупом правительстве.

– Почему вы назвали свое детище «Хорошо»?

– А как мне его назвать, – Петей, что ли?

Из воспоминаний Натальи Брюханенко

– Это неприлично – подтягивать штаны перед публикой! – кричит кто-то.

– А разве приличнее, чтоб они у меня упали? – спрашивает Маяковский.

Чем только не восхитится влюбленная девушка… и много лет спустя еще с восхищением вспомнит.

Брюханенко хотела назвать сына Маузером, чтобы ему на собраниях говорили: «Ваше слово, товарищ Маузер». Но родилась дочь.

Игры по разным поводам

Наконец, соберем экспромты и шутки по разным поводам или без повода, которые не вписываются ни в один раздел: не заумные, не абсурдистские, не дружеские, не полемические. Ничего существенно нового мы, конечно, уже не увидим: если они стихотворные, то, как правило, это будут словесные игры, если реплики в диалоге – нередко и остроумные ответы.

У молодого Маяковского не было своей бритвы, и он часто одалживал ее у соседей. Соседи были молодые люди, а у них была мама.

Маме это надоело, и однажды, когда Маяковский опять постучался за бритвой, она многозначительно ему отказала:

– Бритва занята. И до-о-олго будет занята.

– Понимаю… – так же многозначительно ответил Маяковский. – Слона бреете…

Записано с чьих-то слов Василием Катаняном-младшим.

Молодой Маяковский умел шутить весело, даже когда был повод к обиде.

– Ваш бокал с моим был бы точен, если бы не был олепесточен.

Из воспоминаний Вадима Баяна.

Сказано соседке за столом (сестре Баяна, поэтессе Калмыковой), когда на край ее бокала упал лепесток розы. Очень красиво, прямо в духе сидевшего рядом Северянина. Но там же случилась и стычка с неким журналистом, предложившим выпить за Маяковского как за художника, потому что он не знает его как поэта. «А я предлагаю выпить за вас как за зубного врача, потому что не знаю вашей профессии», – парировал Маяковский.

– Я вам стихи прочту.

– Не про чту, а про что!

По воспоминаниям Лили Брик, такой разговор с разными людьми происходил довольно часто.

Сижу под фрескою

и пиво трескаю.

Записано Лилей Брик. Маяковский бывал в нескольких литературных кафе с фресками на стенах. «Бродячую собаку» расписывал Сергей Судейкин, но там не подавали пиво. Позднее в Москве так же было расписано «Кафе поэтов», но там Маяковский не трескал пиво, а вел вечера. К тому же Лиля переехала в Москву уже после закрытия кафе. Так что, вернее всего, говорится о другом московском кафе: «Питтореск» с фресками Георгия Якулова. Если же речь все-таки о «Собаке», получается забавная параллель к знаменитым стихам Анны Ахматовой про это заведение:

Все мы бражники здесь, блудницы.

Как невесело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

Томятся по облакам.

Хорошая лошадь —

Уайт хорс.

На ножках калошки,

на задике – хвост.

Хорошая лошадь – Уайт хорс.

Белая грива – белый хвост.

Два варианта одного маленького стихотворения. Первый был сказан в 1925 году в Гаване, опубликован С. Кэмрадом в книге «Маяковский в Америке» со слов присутствовавших. Второй – в Париже в 1928 году, записан Ильей Эренбургом, опубликован в его «Книге для взрослых» и затем в воспоминаниях «Люди, годы, жизнь».

Эти стишки, конечно, родственны рекламным – не хватает только призыва покупать упомянутую марку виски. (Теперь она относится к числу дешевых, но в Париже ее подавали в хорошем, только что открытом баре «Куполь»). С другой стороны, именно потому, что этого призыва нет, экспромты встают в ряд со стихами о хорошем отношении к лошадям и прочему зверью, особенно гаванский вариант, с ласкательными словами. Гаванский вариант – четверостишие с затейливой, хотя не каламбурной рифмой «лошадь – калошки» – вообще оригинальнее.

Идет по пустыне и грохот, и гром,

бежало стадо бизоново.

Старший бизон бежал с хвостом,

младший бежал без оного…

Сочинено в Париже в 1927 году. Опубликовано в воспоминаниях Эльзы Триоле.

Стихи пелись на некий маршевый мотив (приблизительно подходит «Варяг»), когда Маяковский, Эльза и их друзья шли по парижским улицам. По этим воспоминаниям, «марш был известен всем русским на Монпарнасе и подхватывался всеми, вплоть до Ильи Григорьевича Эренбурга, на террасе „Ротонды“, где шел „и грохот, и гром“».

ДРУЖЕСКИЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ

Я плюшку

на банкете грыз.

Слюну

сгустила зависть

в сгустки.

Как хорошо бы,

чтобы Гиз

отнесся так же

к бедным русским.

Но, впрочем,

русским

можно ринуться

на госиздаты…

украинцев.

Написано в феврале 1929 года в связи со встречей делегации украинских писателей с представителями издательств; было помещено в стенной газете Госиздата, приведено в воспоминаниях Василия Катаняна-старшего. Видимо, украинцам сулили какие-то огромные гонорары.

– …Мне до зарезу нужна фамилия для одного моего персонажа. Фамилия должна быть явно профессорская.

– Тимерзяев.

Разговор Михаила Булгакова с Маяковским по версии Валентина Катаева (повесть «Трава забвенья»). Катаевские воспоминания часто кажутся недостоверными, но, как оказалось, почти всегда подтверждаются, если возможна проверка. В частности, его рассказ о последнем вечере Маяковского только некоторыми деталями отличается от воспоминаний Вероники Полонской.

Как продолжает Катаев, Булгаков воскликнул «Сдаюсь!»… и назвал профессора Персиковым (повесть «Роковые яйца»).

За табль д’отом мы сидели в одном конце длинного стола. А в другом конце сидела пышная блондинка. Вдруг блондинка исчезла,