Ленинград: архитектура советского модернизма, 1955–1991. Справочник-путеводитель - Анна Юлиановна Броновицкая

в их оформлении: лепя к ним «летающие тарелки» (Торонто, 1976) или нанизывая на них шары (Берлин, 1969), элегантно отставляя ножки опор (Рига, 1986) или, наоборот, мощно их раздвигая (Ташкент, 1985), а то и в узел завязывая (Барселона, 1992) или запуская по стволам ползающих детей (Прага, 1992). А такие же опрокинутые «стаканы», как в питерской, появятся во многих телебашнях мира: в Куала-Лумпур, Дюссельдорфе, Макао, Тегеране — и никому не будут казаться «предвзято традиционными».

Силуэты телевизионных башен. 1968

➧Поэтому совсем не в «наследники», а в «провозвестники» следует записать Владимира Васильковского. И неслучайно именно он был призван осмыслить башню как художественное явление. Человек возрожденческого масштаба, «Леонардо из мухи», он построил пять мостов, несколько домов, делал памятники и надгробия, рисовал и писал, стал основателем школы ленинградской керамики. При этом во всех своих ипостасях Васильковский оставался прежде всего рисовальщиком — и как мосты его прекрасны своими графическими узорами, так и башня должна была быть грациозной, элегантной, эфемерной (недаром в эскизах Васильковского ствол с шахтами лифтов почти незаметен). Но он и сам честно признавался, что «изобразительное начало всегда занимало меня больше, чем построение предмета»[102], поэтому киевские инженеры железной рукою это начало выправили, а ствол покрасили в красный и белый цвета — перетянув тем самым акцент на него. В итоге автор не любил признаваться в своем авторстве.

➧Любопытно, что тем же инженерам будет поручен и проект Останкинской телебашни. Но тут московский инженер Николай Никитин сумеет убедить-таки Министерство связи, что делать квадратную стальную мачту на растяжках не современно, а башня из предварительно напряженного железобетона будет и красивее, и экономичнее. Здесь, правда, предварительно напряженным будет не только сам железобетон, но и 300-метровые канаты — что позволит сделать ствол башни тонким, а уширению с рестораном — стать ярким ему контрастом. И уже эта башня станет символом не только города и эпохи, а и всего ХХ века — недаром ее изображение тиражируется на сувенирах до сих пор.

➧А питерская башня в большие авторитеты не выбилась, а в 2017 году еще и уступила звание самого высокого объекта города злобной сосуле «Лахта-центра». Впрочем, более обидным щелчком было то, что башню не взяли во Всемирную федерацию высотных башен — по причине ее закрытости от публики. Смотровая площадка работала на ней недолго, впрочем, башня на это и не была рассчитана: два ее лифта способны принять лишь 6 человек. Да и питерский климат здорово расшатал здоровье красавицы, коррозия изрядно поела металл, в 2010-е годы башню пришлось серьезно ремонтировать. Но, когда 13 мая 2013 года в башню ударила молния, она вышла из строя всего на 9 минут.

Кадр из фильма И. Авербаха «Монолог». 1972

➧Потом на ней замерцали огоньки — и башня немного приблизилась к «Маяку» Фрейсине, но затем подсветку «рюмки» сделали красно-сине-белой, чтобы никто не забывал, что в первую очередь башня — это инструмент пропаганды. Поэтому увидеть ее как символ межчеловеческой коммуникации мог только такой романтик, как Илья Авербах, в «Монологе» (1972) которого башня появляется в последних кадрах, где мучительно ссорящиеся дед и внучка (Михаил Глузский и Марина Неёлова) наконец обретают друг друга.

9. ТЕАТР ЮНОГО ЗРИТЕЛЯ 1952–1962

АРХИТЕКТОРЫ А. ЖУК, Т. КОРОТКОВА, М. ВИЛЬНЕР, Н. ФЁДОРОВА

ИНЖЕНЕР Л. БУБАРИНА

ТЕХНОЛОГИ А. БРЯНЦЕВ, И. МАЛЬЦЫН

ПИОНЕРСКАЯ ПЛОЩАДЬ, 1

ПУШКИНСКАЯ, ЗВЕНИГОРОДСКАЯ

Меньше всего похожее на детский театр, мрачное здание таит мечту всех реформаторов театра — выдвинутую в зал сцену

По логике это здание должно было бы быть самым чистым и светлым сооружением Ленинграда: одна из первых построек оттепели, да еще театр, да еще детский! Но уже первое сопоставление с ровесниками — московским или киевским дворцами пионеров — обнаруживает глубокую пропасть. Там — реабилитация авангарда, новые формы, легкость, стекло, асимметрия, здесь — классическая симметрия, портал, пилоны, камень. Конечно, стекло местами разрывает «недобрую тяжесть» здания, портик редуцирован до столбов, а по бокам есть усики-лесенки, но все это лишь демонстрирует мучительную борьбу старого и нового, классики и модернизма, места и времени — из которой никто не вышел победителем.

➧Уже сама постановка здания — глубоко противоречива. Семёновский плац, место, где казнили петрашевцев и народовольцев, застроить рука не поднялась, но сохранение этой пустоты (которая и не парк, и не площадь) не пошло на пользу ансамблю: здание театра слишком маленькое, чтобы держать пространство, а памятник Грибоедову стоит слишком далеко от ТЮЗа, чтобы говорить об их диалоге. Главный же парадокс в том, что по всей градостроительной логике (и в соответствии с Генеральным планом развития города 1935 года) улица Дзержинского (ранее и ныне — Гороховая) должна была пройти сквозь эту территорию, пересечь Обводный и соединиться после Волкова кладбища с будущей Софийской улицей. В 1946 году Александр Гегелло даже делает проект застройки трассы — 4–5-этажными домами, с круглой площадью на планируемом пересечении с улицей Марата. Оттепель наследует сталинским генпланам по части расширения улиц (борьбу с тяжелым наследием царизма никто не отменял), но вкладывает в это новые смыслы: шире — значит просторнее, свободнее, быстрее. А старое, по счастью, новому тут особенно и не мешает: ипподром, разбитый в начале ХХ века на месте плаца, разбомблен в войну и разобран на дрова, ценных строений на пути трассы нет (территория прилегает к Витебской железной дороге), да и парку места хватило бы.

➧Гороховая так и не будет продолжена, хотя возможность компромисса долго живет в умах: полагали, что магистраль сможет тут пройти, обогнув театр с двух сторон, — объезжают же машины Александринку. При этом волнуются градостроители вовсе не о том, хватит ли трассе места и не будет ли она помехой театру (и как зрителю до него добираться), а о том, что театр «помешает восприятию Адмиралтейства с далеких точек»[103]. Москвичу такая проблема может показаться выморочной: здания разделяет два с половиной километра, и не то что оценить, но и увидеть их диалог порою сложно. Но петербургский зодчий чтит каноны — и Александр Жук отвечает портику Адмиралтейства портиком ТЮЗа. Для чего приходится ставить здание не по центру новообразуемой площади, а сместить его вбок — только так оно оказывается на оси захаровского шедевра. А для того чтобы скрыть это смещение, прилегающую к Звенигородской улице часть площади делают парком.

➧Но дух места одолел дух времени только