Гафт и Остроумова. История любви - Михаил Александрович Захарчук

Казалось бы, рядовое событие: в театр приглашается для разовой работы режиссер из другого театра, даже из другого города. Ан, нет – не совсем так. Поставить в самом начале семидесятых, когда так называемый «застой» в обществе стал приобретать почти зримые очертания, одну из самых острых вещей главного русского писателя-сатирика Салтыкова-Щедрина – да на такое в те годы не рискнул бы ни один театральный коллектив страны. А вот Олег Ефремов со своими соратниками рискнули? Ну, во-первых, им удалось уговорить Георгия Александровича проявить определенную дерзость. К тому времени он еще не получил высокого звания Героя Социалистического Труда, но звание лучшего художественного руководителя Советского Союза носил уже давно. Загруженный под самую завязку работой в собственном Большом драматическом театре, Товстоногов принципиально никогда не трудился на стороне. Последний раз, когда он позволил себе изменить такому принципу, случился у него аж в 1955 году. Тогда он поставил в Академическом театре имени А. С. Пушкина «Оптимистическую трагедию» Вс. В. Вишневского.

Во-вторых, то самое «политбюро» «Современника» в лице О. Ефремова, И. Кваши, О. Табакова, Л. Толмачевой, Е. Евстигнеева и Г. Волчек решило, что инсценировать петербургские сцены из «Современной идиллии» будет не кто иной, как автор гимна, признанный драматург и «выдающийся конформист эпохи социализма» С. В. Михалков. Просто потому, что никому другому не под силу было преодолеть высокие частоколы и густые сита советской цензуры. Лишь Сергей Владимирович на подобное был способен. И старый мастер не подвел. Работая с романом о пореформенной России, создававшимся на протяжении 1877–1983 годов, где в сатирическом преломлении охвачена пестрая картина российской жизни после отмены крепостного права в 1861 году и убийства императора Александра II («Освободителя») в 1881 году, Михалков, не изменил ни единой реплики великого писателя Салтыкова-Щедрина. Зато так сконструировал сюжет и драматургию, что едва ли не в каждой мизансцене просматривались и звучали недвусмысленные аллюзии и намеки на современную действительность. Однако ни один критик не посмел за это упрекнуть Сергея Владимировича. А как упрекнешь, если сам Владимир Ильич Ленин обильно цитировал Щедрина. И потом, писатель-драматург-баснописец сочинил великолепную фразу-индульгенцию и для себя, и для творческого коллектива «Современник»: «Никогда еще царизм не получал такой пощечины».

…Здесь почему-то вспомнилось, как однажды кинорежиссер Александр Митта стал возмущаться нелепыми социалистическими порядками в сфере того же кинематографа. На что Михалков снисходительно прореагировал: «Саша, с недостатками советской власти бороться не надо. Их следует правильно использовать в наших целях». Гениальный, неподражаемый конформизм! В инсценировке «Современной идиллии» писатель проявил его во всей обезоруживающей красе.

Товстоногов тоже построил спектакль в обычной своей манере: просто, лаконично, без малейшего псевдоноваторства. Он вообще не признавал всякого заигрывания с входившим тогда в моду инсталляционным театральным андеграундом. Зато предложил актерам играть подлинного Щедрина с максимально серьезным гротеском. «Даже если вам кажется в репликах что-то натянутым и нереальным, – наставлял он актеров, – все равно действуйте без ужимок и экивоков – строго реалистично. Поверьте: у автора все нужное нам уже заложено. Ваша задача – максимально достоверно донести зрителю суть щедринской «идиллии». И в результате получилась объемная, полифоническая сценическая метафора на современную советскую жизнь эпохи «расцвета застоя». Кроме всего прочего, еще и потому получилась, что главные действующие лица – И. Кваша, П. Щербаков, О. Табаков, В. Никулин – играли с вдохновением и почти что с восторгом. Им нравилась, с одной стороны, жесткость великого режиссера, а с другой – возможность действовать в отведенных им рамках свободно, даже с некоторым театральным куражом. Тут они вообще были в своей «современниковской» стихии. Что же касается Гафта – Глумова, то он, безусловно, вел первую партию. И в содержательном смысле, но куда важнее, что и в эмоциональном. Валентину Иосифовичу совершенно не требовалось настраивать, «рихтовать» себя под театрального персонажа с такой «многоговорящей» фамилией Глумов. Ирония, скепсис, временами и форменное глумление – это как бы врожденные качества характера самого Гафта, и потому его реплики звучали, что называется, не в бровь, а в глаз. А зал всегда на них реагировал с восторгом.

В «Современной идиллии» Рассказчик и Глумов – главные герои произведения. В инсценировке последний очерчен Михалковым все же более выпукло. Гафт его так и сыграл. Как и Рассказчик, он – обычный русский интеллигент. В молодости активничал по части либеральных взглядов. В некотором смысле даже фрондировал к власть предержащим. Но потом «укатали Сивку крутые горки». Молодечество улетучилось, пришли взгляды умеренные, появилось неизбывное желание выглядеть кругом добропорядочным гражданином, полностью лояльным к «установленным порядкам». И вот ради того, чтобы избавиться от «сомнительного» прошлого, оба героя готовы пойти на многое. Чтобы не быть заподозренными в минувших политических демаршах, они не сразу, под давлением разных обстоятельств, но готовы даже на преступления. Медленно, шаг за шагом, оба скатываются не просто в воинствующее ретроградство – становятся гонителями всего прогрессивного и даже шпионами царской охранки. Но в какой-то момент останавливаются, оглядываются на собственное прошлое и с горечью понимают всю низость своего падения. Им становится стыдно за себя. А стыд, оказывается, может быть очищающим. В исполнении Гафта это прозвучало очень сильно и сразу нашло живой отклик у зрителя. Спектакль шел долго и с неизменным успехом. Рискну даже утверждать, что в определенном смысле «Балалайкин и К°» взорвал столицу. О нем на разные лады говорили не только изумленные критики, но и восторженные зрители, ибо едва ли не каждая произнесенная на сцене фраза вызывала дружную реакцию зала. Оно и понятно: на сцене люди жили в страхе перед громко сказанным словом, резким движением, пуще огня боялись квартального надзирателя и, сидя в четырех стенах собственного дома, предпочитали угождать начальству, власти. Ну, чем не та наша прошлая советская жизнь и ее регулярное обсуждение «на малогабаритных кухнях».

…Говорят, что на премьерном спектакле к Товстоногову подошел очень крупный партийный функционер, который был на дружеской ноге с Генеральным секретарем ЦК КПСС, Председателем Президиума Верховного Совета СССР Леонидом Ильичом Брежневым. Он с ехидной улыбкой обратился к режиссеру: «И вы хотите мне сказать, Георгий Александрович, что играли «эпоху отмены крепостного права?» «Что вы, что вы, – замахал руками Товстоногов, – мы играли именно про жизнь современную. В настоящем театре, а я вас уверяю, что «Современник» не зря носит такое название, – всегда играет современность». «Но в таком разе что же это получается?» – искренне изумился партфункционер, не зная, как дальше формулировать свое неподдельное возмущение. Режиссер милостиво пришел ему на помощь: «Все дело в том, что мы своими театральными средствами помогаем партии бороться с отдельными недостатками в нашем обществе».

Даже если это одна из тысяч столичных театральных баек, она весьма примечательна по самой своей сути, поскольку точно характеризует необычность