Давайте помолимся! (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

но я ни разу не слышал, чтобы со двора Роман-дэдэя слышались детские голоса, дружный смех, хотя детей у него было не то пятеро, не то шестеро. Когда я начал общаться с Яковом, мама строго-настрого предупредила: «Смотри у меня, пострелёныш, в дом к Роман-дэдэю – ни ногой, понял?!» Может, я и не стал бы прислушиваться к словам матери, но однажды Яков, когда, устав играть на улице, мы подошли к их дому, не впустил меня во двор. «Жди здесь, я сейчас выйду!» Яков – старше, его слово – закон. Протяжно шмыгнув носом, я остался возле калитки. Силясь разглядеть в единственное окно, что происходит внутри, я вставал на цыпочки и даже подпрыгивал… Мне так хотелось войти в дом и увидеть сапожный инструмент Роман-дэдэя: шило, иголки… и что там ещё у него есть-то? А ведь я всё-таки сумел однажды, воспользовавшись тем, что мама меня не видит, в отсутствие Якова проникнуть внутрь. Дело было весной, озимые уже взошли, картофельные поля тоже успели приукраситься зелёными метёлочками молодых побегов… Я вошёл и приник к дверному проёму. Яков куда-то ушёл, а остальные, рассевшись вокруг стола, едят. Посреди стола – чугунок с отколотым краем, в нём – буро-зелёная масса… Так вот откуда идёт этот кислый запах!.. Это же похлёбка из картофельных листьев! А я днём-то случайно увидел, как жена Роман-дэдэя то наклонится над картофельными побегами, то распрямится, и долго недоумевал: что же там можно собирать в эту пору? На столе больше ничего нет. Ни хлеба, ни молока. Но тем не менее большие кленовые ложки споро порхают между чугунком и ртами. До меня никому нет дела… Когда чугунок опустел, а от похлёбки остался только стойкий кислый запах, хозяйка ковшиком с отломанной ручкой принялась зачерпывать из казанка кипяток и разливать по видавшим виды, много раз залатанным кружкам. Это они так чай пьют, оказывается. А у самих даже самовара нет!.. Обжигая губы и пальцы, они дружно начали тянуть крутой кипяток, без сахара, без хлеба… Долго они «чаёвничали», аж на лбах капельки пота проступили. Я за это время успел осмотреть весь дом изнутри. Кроме лежащих в углу на крохотном столе инструментов Роман-дэдэя и прочей сапожной мелочёвки, никаких ценностей я не обнаружил. Мало того, не увидел я и постельных принадлежностей: подушек и перин. Нары были застелены старыми, облезлыми шкурами, а вместо одеял – верхняя одежда: старые чекмени, латанные-перелатанные бешметы из пестрядины. Очень бедно жили, оказывается, Шустряки!..

Таким было родовое прозвище, а фамилия этой семьи – Байковы. Роман-дэдэй – не пожелавший вступать в колхоз «нищий гордец». (Мамино выражение!) Частников обкладывали непомерными налогами, все жилы из них вытягивали. Душили займами. Понимать это я начал только теперь! Но и в то далёкое время тоже о многом догадывался. Не дождавшись Якова, я, понуро склонив голову, тихонько вышел на улицу, по пути ещё раз оглянувшись на хозяйство Шустрого Романа. У них ведь даже сеней нет! Как же я раньше-то не замечал. К задней стене дома прислонено несколько осиновых жердей, снаружи накрытых соломой. В этом «загоне» зимуют их коза и единственная овца. Несмотря на наличие в хозяйстве козы и овцы, я не помню, чтобы в этой семье пили чай с молоком или варили мясной бульон. Всё уходило на налоги!

Взрослые наверняка знали о плачевном положении семьи Роман-дэдэя, но от их детей мы никогда не слышали жалоб. Я не помню, чтобы Яков говорил: «Есть нечего, дрова закончились, скотине не хватает корма». Он изредка бывал у нас в доме. Попадал и в такие минуты, когда мы собирались обедать или ужинать. Но чтобы уговорить его сесть вместе с нами и угоститься – даже не думай! Ни за что не сядет. Если попробуешь за руку подтащить, ноги раздвинет и в пол ими упрётся. «Спасибо, я сыт, я только что из-за стола».

В тот раз я не смог быстро уйти от калитки, мне хотелось увидеть Якова, что-то ему сказать, как-то утешить… Я уже собирался пойти домой после долгого ожидания, как заметил вдалеке возвращающегося друга. У него на поясе была пристёгнута небольшая котомка. Увидев меня, он резко свернул в сторону и, стараясь быть незамеченным, сделал большой крюк, обогнул гумно и скрытно вошёл в дом. Я поделился увиденным с мамой. Тяжело вздохнув, она сказала: «Бедняжка, он же милостыню просить ходил. Дома-то у них еды не осталось. Не помирать же с голоду».

Я сын учителей. Папа получает зарплату деньгами, иногда перепадает продовольственный паёк – мука, крупы. Мама швея. Шьёт платья местным девушкам, получает хоть небольшой, но доход. Мы не голодаем. Обуты-одеты. Но у нас в соседях – семья Шустрого Романа. Когда-то давным-давно, когда их род ещё был мусульманским, дали им это прозвище – Шустрый, Проворный. А ведь народ просто так не станет навешивать прозвищ. Видимо, и вправду были шустрыми предки Роман-дэдэя… До наших времён дожило только прозвище. Роман-дэдэй сгорбленный, измождённый, подавленный, о каком проворстве может идти речь?! Всякий раз, когда смотрел в окно, мне хотелось плакать. Я до сих пор хорошо помню этого человека, благодаря которому впервые увидел воочию, что такое голод и неравноправие. Помню и его лихо подкрученные кверху усы, смазанные воском для фиксации. Яков в первые дни войны был призван в армию и умер от болезни желудка в лагерях Суслонгера55, так и не попав на фронт…

Сейчас на небосклоне истории много можно встретить сорок, трещащих на всех углах: «А мы же да-а-авно об этом знали!» – когда речь заходит об учении Карла Маркса, которое русский художник Илья Глазунов56 назвал «величайшим злом XX века», о кровавых злодеяниях Ленина, об антинародном режиме большевиков… Знать-то мы знаем, но не всё, особенно о тридцатых годах. На Украине голод57. Специально устроенный большевиками. В Казахстане тотальный голод58. Миллионы крестьян пухнут с голоду, умирают от истощения дети. Земля остаётся без хозяина. Крепко стоящие на ногах крестьяне, сливки деревенского общества, сосланы на каторгу, во главе дел встают «комбеды»59 – бестолковые оборванцы, ненасытные, ленивые блохи на теле крестьянства. Они жестоко мстят зажиточному сословию! Есть ли в татарской литературе произведения, в которых подробно была бы показана трагедия тридцатых годов, дана беспристрастная историческая оценка тем временам? Нет таких произведений. Я так считаю. И не раз с горечью писал об этом. Татарские писатели, взявшись за руки, дружно вступили в колхозы да так в них и остались. А русская литература оставила высокие примеры для подражания.