Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

Справившись с анархией, возникшей в его первой семье, Эдм Ретиф счастливо зажил в лоне второй. Труды принесли ему относительное благосостояние; он пользовался заслуженным почетом; его старшие дети, сыновья и дочери, были здоровы; вдобавок, его ценила и уважала супруга, подобно тому как в свое время Анна Симон уважала Пьера.

Вечером к ужину собирались все домашние, и Эдм Ретиф оказывался, подобно почтенному патриарху, во главе многочисленной семьи. Обычно за стол садилось двадцать два человека, считая работников и виноградарей, зимой молотивших хлеб, волопаса, пастуха и двух служанок, из которых одна помогала в виноградниках, а другая ведала коровами и молочным хозяйством. Все сидели за одним столом: глава семьи на почетном месте возле очага, жена рядом с ним; перед ней стояли блюда, из которых она раскладывала на тарелки (на кухне распоряжалась она одна, служанки, проработавшие целый день, сидели и спокойно ели); далее сидели дети, занимая места по старшинству, иного порядка не было; затем старший работник и его товарищи; потом виноградари, за ними волопас и пастух, наконец, замыкая круг, сидели служанки. Они помещались в конце стола, напротив хозяйки, которая видела малейшее их движение.

Все ели один и тот же хлеб: в нашем доме не существовало достойного порицания обычая давать одним белый хлеб, а другим пеклеванный. Добавлю, что поступать так и невыгодно: отруби потребны лошадям, дойным коровам, свиньям на откорме и овцам с ягнятами.

Глава семьи почти не употреблял вина, начал пить его поздно и признавал только старое вино. Мать семейства пила одну воду, и ему стоило немалых трудов убедить жену чуть подкрашивать ее вином. Все дети без исключения пили только воду. Батраки и виноградари получали напиток, более отвечающий их вкусу, чем вино хозяина, — молодое вино, процеженное на выжимках. Известно, что крестьяне ценят вино, которое дерет горло. Это тем более верно для Саси, где люди гораздо грубее и тяжеловеснее, чем в других местах, даже в Германии. Жермен, старший работник, походил на немца. Это был дородный мужчина с квадратным, хотя и не расплывшимся лицом. Он обладал незаурядной силой. При этом лицо его выражало доброту, и к нему льнули дети, любившие с ним играть. После хозяина и хозяйки он пользовался наибольшим уважением в доме. Работники и слуги прежде чем начинать работу, спрашивали его указаний: он охотно их давал, не принуждая им следовать. Это был отличный малый, и счастливы дома, где имеются подобные слуги! Счастливы и хорошие слуги, обретающие хозяев, способных оценить их усердие! Волопас и пастух, молодые ребята, относились с уважением к работникам и виноградарям; служанки были внимательны ко всем и, по указанию хозяйки, чинили одежду и белье мужчинам. У этих девушек были свободные часы, когда они могли заниматься своими делами.

Эдму Ретифу невозможно было установить одинаковый порядок для всех не только в отношении молитв, но даже обедов, — у каждого работника были свои обязанности и свои часы. Только за завтраком, в пять часов утра, собирались почти все домашние, да и то волопас и пастух летом уходили раньше. Утром прочитывали краткую молитву, ограничиваясь одним «Отче наш», а затем все расходились по своим делам на весь день. Вновь собирались лишь поздно вечером за ужином. Тут уже присутствовали все. Глава семьи после трапезы читал священное писание. Он начинал с книги Бытия и с чувством прочитывал три или четыре главы, в зависимости от их длины, сопровождая чтение краткими замечаниями; он делал их редко, лишь когда считал пояснение необходимым. Не могу без умиления вспомнить, с каким вниманием слушали чтение, каким духом братства и доброжелательности проникались все члены многочисленной семьи (включая и слуг). Отец неизменно начинал со слов: «Давайте сосредоточимся, дети мои, — говорить будет святой дух». На следующий день во время работы прочитанное накануне вечером было предметом разговоров, особенно между батраками.

Мне следует по этому случаю поделиться наблюдениями, которые я уже приводил в «Школе отцов»: работа пахаря более способствует невинности нравов, чем работа на виноградниках, хотя последняя и весьма тяжела; в этом отношении волопасы стоят ниже виноградарей, а пастухи еще менее простодушны и менее целомудренны, чем волопасы.

Летом после чтения совершали краткую общую молитву; затем молодых парней заставляли рассказать урок из катехизиса, после чего все молча расходились спать; после молитвы строго запрещалось громко разговаривать и смеяться.

Зимние вечера в деревне особенно длинны (в городе они всегда одинаковы), и после чтения и урока катехизиса отец рассказывал о каком-нибудь событии нашего времени или о старине. Он к месту приводил прекрасные изречения древних[158]. Это был отдых. Его поучительные рассказы слушали с чрезвычайным вниманием, всем дозволялось смеяться, делать замечания, и воцарялось восхитительное оживление; ни крестьянам, ни детям никогда не доводилось слышать более занимательных рассказов. Как беседы, так и чтения всем очень нравились. У нас нередко работали сыновья зажиточных крестьян, и когда родители спрашивали, что заставляет их наниматься к нам, они отвечали, что их привлекает обычай читать и беседовать по вечерам.

Глава семейства без устали трудился и подавал остальным пример скорее делом, нежели словами. Свет не видывал столь прекрасного хозяина, которого так ценили бы служившие у него люди. Когда представлялся случай, они оказывали друг другу услуги. Эдм Ретиф нередко приводил такое изречение мудреца: «Если есть у тебя раб, то поступай с ним, как с братом, ибо ты будешь нуждаться в нем, как в душе твоей» («Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова», гл. XXIII, ст. 32), а также следующие слова: «Не обижай раба, трудящегося усердно, ни наемника, преданного тебе душою» (там же, гл. VII, ст. 22). Отец поднимался рано и с утра брался за плуг. Пахал он превосходно, его работникам оставалось только подражать ему, но ни один из них, даже Жермен, не мог с ним сравняться. Лишь этой своей сноровкой он гордился; легкая улыбка на его лице, всегда открытом и приветливом, показывала, как ему льстит, когда его называют искусным пахарем. «Это искусство из искусств, — утверждал он, — и в этом деле допустимо быть малость честолюбивым». Он не любил работу на виноградниках и участвовал только в сборе винограда. Но как хороший хозяин он посещал виноградники и замечал все недочеты. Нелюбовь его к этой работе нельзя назвать недостатком: он уделял немало времени обязанностям нотариуса и судьи, арбитражу, консультациям, и если бы пристрастился к виноградарству, ему некогда было бы