Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

бы в ужас. Пусть я услышу хоть слово... Раз вы хотите вместо нежного отца, каким я всегда был для вас, иметь господина... вы его получите! Жалкие дуры! Будь на моем месте Пьер Ретиф (да помилует его бог!), что бы с вами стало? Спросите вашу тетку, — она здесь... Но при подобном отце вы не вели бы себя так дурно... Я всякий день благословляю его мудрость и восхищаюсь ею. Справедливая строгость необходима для вас, строптивиц, похожих на самых упрямых тварей: стоит их распустить, как они выходят из повиновения... На колени, все, сию же минуту, и просите прощения у моей супруги и у меня за свое вероломство! Не вынуждайте меня повторять...

У отца был столь грозный вид, что все четыре ослушницы упали на колени; тетка стала им подсказывать, как просить прощения. Но едва она заговорила, как мачеха, отстранив мужа, подбежала к ним и стала поднимать и целовать.

Эдм Ретиф ничего не сказал дочерям о доброте, проявленной его супругой, он молча вышел, оставив дочерей с теткой и мачехой. Так разыгралась сия памятная сцена. Но Эдм Ретиф достаточно знал свойства человеческой природы и не рассчитывал на длительный мир: он сразу же начал осуществлять план, о котором сообщил сестре. Целых два месяца все были заняты приготовлениями к свадьбе старшей дочери; затем стали снаряжать вторую дочь, отправлявшуюся в Париж, и т. д.

Сыновья Эдма Ретифа готовились к духовной карьере, и он не стал им выговаривать за то, что они, доверившись словам сестер, опрометчиво приняли их сторону. Он воздержался, уважая чистоту помыслов и чувств, подобающих служителям алтаря; в беседе с ними ему пришлось бы сказать о необходимости брака, поведать о супружеских обязанностях, о любви, сливающей мужа и жену в единое существо, и о многом другом. Эдм Ретиф решил поговорить с ними об этом, когда они станут взрослыми мужчинами. Он полагал, что кюре способен разбираться в семейных делах и улаживать домашние ссоры, лишь когда знаком с интимными сторонами жизни, которые ему может открыть лишь добропорядочный женатый мужчина.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

[Глава XI]

[В оглавлении оригинала обозначена как глава X]

Здесь идет речь о домашней жизни моего отца и ее патриархальном укладе. Я поведаю об Эдме Ретифе как об отце семейства, как о судье, как о главе прихода, который, по своему устройству, во многих отношениях походит на республики древних.

Леонар Донден, племянник Тома, простой крестьянин, никогда не слыхавший не только о Цезаре, но и о римлянах, говаривал: «Лучше быть первым в Водюпюи[156]{156}, чем последним в Париже». Первый человек в местечке всегда лицо уважаемое, и презирать его могут одни городские дурни да грубияны, лишенные нравственных устоев!

В маленьком приходе Саси имеется несколько общин, которые управляются как одна большая семья. Все дела решаются большинством голосов на собраниях, происходящих на площади по воскресеньям и в праздники, после мессы; народ созывают, звоня в колокол. На этих собраниях выбирают синдиков, чьи обязанности схожи с функциями консулов в древнем Риме, сборщиков податей, сторожей, охраняющих посевы и виноградники, наконец, общинных пастухов. На собраниях председательствует управляющий сеньора; сборщик податей подготовляет повестку собрания; каждому его участнику предоставлено право сообщать об известных ему злоупотреблениях или предлагать полезные меры. Все вопросы обсуждаются на месте; в важных случаях собрание направляет синдиков к уполномоченному фискального правления для утверждения принятого решения. На этих же собраниях отводят ежегодно участки для рубки в общественных лесах, распределяемые по жребию, его тянут все, кроме кюре, главы прихода, если он местный житель, и двух синдиков, которым отводят самые лесистые участки. Мой отец был последним судьей родом из Саси; после его смерти судьи и другие должностные лица назначались из числа жителей Вермантона, которых считают более просвещенными. Не могу не сожалеть об участи прихода, предоставленного посторонним чиновникам, заинтересованным в ссорах и тяжбах. Было бы куда целесообразнее отдавать эти должности местным крестьянам, которых почему-то считают неспособными их исполнять. Местному жителю лучше известны имущественные отношения односельчан, и посему любой спор или недоразумение можно разрешить до того, как будет подано в суд. Местный судья никогда не станет разбирать пустую жалобу... Однако умолкаю; пусть эта критика предварит мой рассказ о том, как Эдм Ретиф исполнял обязанности судьи.

Он знал не только всю подноготную лиц, обращавшихся в суд, но и образ мыслей и подлинные их побуждения. Исходя из этого, он всегда старался помирить враждующие стороны. Для сего он не жалел усилий, но если ему это не удавалось, он давал делу ход, и строго следовал закону. Посторонние мотивы не влияли на него, он следил за тем, чтобы соблюдались законы и справедливость. Отец был судьей много лет, и за все это время ни разу не отменяли вынесенного им приговора, а если это изредка и случалось в судебном округе Оссера, то в парламенте решение отца неизменно утверждалось. Благодаря такому постоянному успеху он пользовался уважением и доверием односельчан и жителей соседних сел.

Как судья он не ведал жалости и сострадания; эти чувства он проявлял лишь как частное лицо. Некий молодой юрист, сын сборщика налогов, сделавшийся впоследствии известным адвокатом в королевском суде, выступая с речами, произносил их с необычайным пафосом, если дело давало к этому повод. Защищая как-то бедного крестьянина, у которого состоятельный буржуа из Кревана отсуживал наследство, юрист так растрогал присутствующих, что даже судья не мог удержаться от слез. Тем не менее бедняк проиграл дело и должен был вдобавок заплатить протори. Богач представил полноценный документ, а у бедняка не было никаких бумаг — они сгорели во время пожара, о котором я рассказывал.

По окончании заседания мой отец пригласил приезжего буржуа к обеду. За столом были достойный отец Антуан Фудриа, сборщик налогов и потерпевший поражение молодой стряпчий. Эдм Ретиф в душе был уверен в правоте крестьянина. Он вызвал его к концу обеда, тот явился и стал просить отсрочить ему уплату проторей, составлявших незначительную сумму. Эта сцена так растрогала приезжего, что он отказался от причитающейся ему доли и выдал расписку. Бедняка отпустили.

Когда тот ушел, судья отвел гостя в сторону и попросил уделить ему время для частной беседы. Он высказал гостю свои сомнения в справедливости приговора. Доводы судьи были так убедительны, что истец заколебался; однако отсуженный им участок был ему очень нужен, и он уехал, не совершив акт справедливости. Кюре, судья и сборщик, посоветовавшись, решили