Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

еще более снисходительная, была с ней чрезвычайно нежна и любовалась даже недостатками своей милой Биби. Таким образом, в доме властвовала юная особа, меж тем как старшая дочь, обладавшая здравым смыслом и положительным характером, почти не пользовалась авторитетом. Бедняжке Биби впоследствии суждено было дорого поплатиться за своеволие юных дней.

Ее опрометчивостью было вызвано происшествие, нанесшее удар ее безоблачному счастью. Веселый и приветливый нрав Биби снискал ей любовь подруг; девушки собирались у нее по вечерам и были всегда желанными гостьями в доме, где приветствовали все, исходящее от Биби. Отец радовался, глядя на молодежь, царило беззаботное веселье, а его дочка была предметом всеобщего восхищения. Как-то осенним вечером засиделись допоздна; натрепали целую гору конопли, пересказали множество забавных сказок; Биби клонило ко сну, и она не позволила вынести костру и убрать комнату. Ее сестру не стали слушать, и легли спать. Едва все уснули, как из груды костры вырвался язык пламени, и тотчас же загорелся весь дом. Никола Ферлэ и его семья спаслись чудом, выскочив наружу в одних рубашках. Этот пожар нанес значительный ущерб благосостоянию семьи, и в дальнейшем она так и не оправилась. Дом сгорел вместе с прекрасной старинной мебелью, одеждой, бельем, купчими, серебром. Господин Ферлэ был так потрясен, что ничего не сумел спасти, не сберег и остатков состояния. Чтобы выстроить новый дом, он заложил земли и вошел в долги.

Но отца и его супругу больше всего огорчало (как они потом признавались), что пожар произошел по вине их любимицы Биби, да и она была неутешной.

Беды и неудачи на этом не кончились. Госпожа Пандеван, принадлежавшая к роду Бертро и обладавшая крупным состоянием, обожала Биби и попросила обедневших родителей отдать ей их дочь. Поплакали, погоревали, но интересы дорогой девочки требовали, чтобы с ней расстались. Биби отпустили, и она переехала к этой родственнице в Оссер, а затем последовала за ней в Париж, где прожила два года.

В этом городе Биби, благодаря своей наружности и характеру, была окружена поклонниками. Все, кто с ней знакомился, в нее влюблялись; не склонная к увлечениям, она смеялась над воздыхателями, а если кому и уделяла внимание, то лишь в расчете на высокое положение, какое мог бы ей доставить брак с ним[154].

В числе ее кавалеров оказался мужчина лет сорока пяти, представительной наружности, обладавший независимым состоянием, приятный в обхождении и принадлежавший к почетной семье. Внезапно он предложил Биби руку и сердце. Он пришелся по вкусу Биби, мечтавшей о богатстве, и она попросила его поговорить с госпожой Пандеван. Оценив преимущества, какие подобная партия сулила ее воспитаннице, та дала согласие. Через неделю справили свадьбу, и молодожены тотчас же отправились жить в деревню. У Биби, сделавшейся мадам Бужа, родился сын, которого муж поместил к кормилице в Пуррен, в десяти льё от их усадьбы, хотя можно было найти кормилицу по соседству.

Однажды, когда господин Бужа спозаранок уехал, как он говорил, проведать сына, к его жене явилась дама лет пятидесяти, почтенного вида, лицо ее дышало добротой. Она хотела видеть господина Бужа.

— Он в отъезде, сударыня. — Далеко ли он уехал, мадемуазель? — За десять льё, сударыня, он поехал навестить нашего сына, который находится у кормилицы. — Когда он вернется? — Обычно он отсутствует несколько дней, из-за разных дел, которыми ему приходится там заниматься.

— Давно ли вы замужем? — Полтора года, сударыня. — Как вы познакомились с господином Бужа?

— У моей родственницы госпожи Пандеван, — она устроила наш брак. — А! Так вы вышли за него замуж с ведома родных... это меняет дело. — Как меняет? Простите, сударыня, но я полагаю, что это решительно ничего не меняет. — И у вас есть сын? — Да, сударыня. Ах, какой он прелестный! Я видела его только раз, но горю желанием снова его увидеть!

Дама глубоко вздохнула.

— Простите меня, ради бога, сударыня! Я не предложила вам кресло... Вы знаете моего мужа? — Очень хорошо, смею вас уверить.

— Это мне приятно; он обаятельный человек, и я к нему очень привязана. Господин Бужа так внимателен...

Дама снова вздохнула, и на глазах ее блеснули слезы.

— Охотно вам верю, сударыня, вы молоды, прелестны, подарили ему сына... — Если бы вы знали, как он его любит! Он души в нем не чает, говорит лишь о нем! — Я верю вам, сударыня... Скажите, задолго ли до свадьбы вы познакомились с господином Бужа? — За неделю. — В каком приходе Парижа вы венчались? — Сент-Эсташ. Не угодно ли вам подкрепиться, сударыня? — Благодарю вас, сударыня, но меня ждут.

— Вы не одни? Тем лучше, вы не уедете, не оказав мне чести. — Это невозможно.

Во время разговора Биби шепнула на ухо служанке; та вышла к спутникам гостьи, дожидавшимся ее в карете у подъезда, и пригласила их зайти в дом. То были родственники незнакомки. Войдя, они как-то странно взглянули на Биби, здороваясь с ней, назвали ее мадемуазель, однако она ничего не заподозрила. Да и что могла она заподозрить? Могла ли она себе представить, какое несчастье нависло над ее головой. К тому же при своем легкомыслии она ничего не замечала и не придавала значения тому, как на нее смотрят.

Гостья долго перешептывалась с тремя мужчинами, очевидно, передавая им то, что услыхала от хозяйки. Это было не слишком вежливо, но Биби в это время отлучилась, хлопоча об угощении. Таков обычай в деревне, где все еще не забыто пресловутое старинное гостеприимство, ибо оно там совершенно необходимо. Зато в Париже, хоть и восхищаются им, считают, что давно миновали времена хлебосольства.

Посоветовавшись между собой, дама и ее спутники вышли, ничего не объяснив Биби.

Оставшись одна, Биби задумалась: посещение показалось ей крайне загадочным. От служанки она узнала, что, садясь в карету, все четверо говорили с большим жаром и дама сказала: «Я убедилась в ее искренности. Зачем мне было ей все открывать? Оставим все как есть, милые кузены... ради бога, замнем это дело!»

Эти разговоры не на шутку встревожили несчастную Биби. Не зная за собой никакой вины, она старалась успокоиться и с нетерпением ждала возвращения мужа.

Он должен был отлучиться на неделю, но вернулся на следующий день в обеденное время. Вошел он со смущенным видом. Но догадавшись по виду жены, что ей ничего не известно, он ободрился.

— Дорогая, — обратился он к ней, — срочное дело требует моего