Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

Молэ, Эдмон оплакивал супругов Помбелен, которых надеялся застать живыми и благополучными, он еще так нуждался в отеческих советах и ободрении почтенного господина Помбелена! О замужестве его дочерей Эдмон слышал раньше, но впервые узнал подробности. Он попросил мэтра Молэ отвести его к госпоже Буржуа.

В тот же день они отправились к ней после обеда. Друзья застали Эжени с ее тремя прелестными детьми. Господин Молэ заговорил первым и, заметив, что хозяйка не узнает Эдмона, сделал ему знак не называть себя. Тут вошла дочь господина Молэ, но и она не узнала Эдмона — до того изменилась его внешность. Двенадцать лет назад он был юн и свеж, ныне же лицо его и руки были темны от загара. Не осталось и красивых волос, — Эдмон носил парик, к тому же неважно прилаженный, и одет он был, как одеваются бургундские крестьяне, приезжающие продавать вино у ворот св. Бернара. Эдмон молчал, если бы он заговорил, его сразу выдал бы мягкий тембр голоса.

— Я проходил мимо, сударыня, и мне захотелось справиться о вашем здоровье, а также приветствовать вашу милую сестру, — сказал господин Молэ.

— Она сейчас придет сюда со своими детьми, — ответила Эжени, — подождите немного. Мадам*** (так звали дочь господина Молэ) пошла за ней. Нам хотелось вместе съездить после обеда в город. — Она добавила, видя, что спутник господина Молэ стоит с непокрытой головой:

— Как, господин Молэ, вы не приглашаете мсье сесть?

— Не беспокойтесь, сударыня, мне и так хорошо, — сказал Эдмон в большом волнении.

Эжени сдвинула брови как человек, который силится что-то припомнить; она стала вглядываться в лицо возлюбленного своей сестры.

— Не обманываюсь ли я?.. Не он ли это? — обратилась она к господину Молэ, прижав руки к сердцу.

— Да, сударыня, это наш Эдмон.

Не успел он выговорить эти слова, как Эжени бросилась в объятия Эдмона и дважды подставила ему щеки для поцелуя.

— Так уж устроено наше сердце, — сказала она со слезами в голосе, — оно не способно забыть друзей, хотя бы они нас забыли... Ах, злой человек! Верно ли все то, что нам о вас рассказывали?.. Если правда, то вы вовсе не злой, а, напротив, чудесный человек.

Волнение не давало Эдмону говорить, из глаз его хлынули обильные слезы, — слова Эжени живо напомнили ему дорогое прошлое. Он как бы заново переживал минуты прощания с Розой, прощания, означавшего разлуку навсегда... То было очень тяжелое воспоминание, и Эдмон не мог думать о пережитом без сердечной боли.

— Узнаю Эдмона... Счастлив ли он? Богат или беден? — обратилась Эжени к господину Молэ. — Он обладает чем-то лучшим, чем богатство и счастье: он благодетель и гордость своего края. Слезы умиления увлажнили при этих словах глаза Эжени. — Значит, мы не ошиблись? Роза будет рада об этом услышать... Есть ли у вас дети? — Семеро, сударыня. — Довольны ли вы ими? Похожи ли они на вас? — Благодарю вас, сударыня, они хорошие дети, а мой старший сын... мне неудобно его хвалить, но, право, он послан нам небом. — О, нежный отец! Это онв вас пошел... А ваша супруга? — Уже три года, как я овдовел. — Как? Вы потеряли жену? О, милостивый боже! — Увы, это так, сударыня. — Вы были счастливы? — Более, чем я заслуживал: она была достойной женщиной. — Ах Эдмон, я так рада ... Поздравляю вас, бедный мой Эдмон... Сейчас вы увидите мою сестру. Но вы знаете Розу: позвольте мне ее предупредить. Не угодно ли вам перейти с господином Молэ в соседнюю комнату? — Я был безмерно счастлив увидеть вас, сударыня, но встретить вашу сестру... не выше ли это моих сил? — Я беспокоюсь и за нее и посему хочу ее подготовить, а там будет видно. — Ах, если бы я, по крайней мере, застал вашего достойного батюшку! — Полноте, господин Ретиф! Поверьте, я охотно буду о нем говорить с вами, — ложная деликатность тут неуместна ... Расспрашивайте меня! Дорогой отец, умирая, упоминал не только имена своих детей, но и ваше. — Ваши слова для меня величайшее утешение, сударыня! — Не обращайтесь ко мне так, называйте меня по-прежнему Эжени! Ваше посещение перенесло нас назад на двенадцать лет. Ведь вы должны были называть меня сестрой; могу ли я слышать от вас слово «сударыня»? — О, добрая великодушная женщина! Ах, я больше не владею собой... Прежде чем придет ваша достойная сестра ... или покамест вы будете ее ждать, дайте мне прийти в себя ... Но мне поможет господин Молэ... — Эдмон порывисто к нему обратился: — Любезный друг, сердце мое переполнено, я чувствую, оно не выдержит... Если она войдет, я лишусь чувств. Проводите меня к вашему достойному другу, там я изолью свое сердце... — Я не понимаю вас... — В какой церкви он покоится, и как мне опознать его могилу? — Что вы говорите, Эдмон? — Дорогой, достойнейший господин Молэ, я вас умоляю! — Лучше в другой раз, Эдмон... давайте отложим. — Нет, нет, прошу вас, окажите мне услугу! — Пусть так. Мы ненадолго отлучимся, сударыня. В наше отсутствие предупредите вашу сестру, и если вы решите, что нам следует вернуться, пошлите за нами к церкви святого Рока; мы будем возле ограды.

По дороге первым заговорил Эдмон: — У нас в деревне женщины по большей части сердечны и добродетельны. Однако, любезный друг, только в Париже можно встретить женщин, обладающих всеми достоинствами. Как они здесь милы, как умеют выражаться, как непринужденно держатся и как прелестен их облик! С каким вкусом они одеваются! О, сколь велика моя утрата!.. Но я был недостоин такого счастья... К тому же, я подчинился воле отца, который был для меня воплощением божества. Но наравне с ним я почитал и человека, которого мы сейчас навестим. О, дорогой покойник! Чудное сердце! Он был добродетелен, снисходителен, он был само совершенство... О, почтеннейший Помбелен!

До церкви было совсем недалеко, и они скоро дошли. Господин Молэ подвел Эдмона к могиле своего незабвенного друга, находившейся в часовне. Могила была без надписи. Эдмон тотчас простерся ниц возле нее и, вне себя от горя, прижался лицом к камню. В присутствии господина Молэ он старался сдерживать рыдания. Не в силах покинуть место упокоения друга, он попросил господина Молэ вернуться к Эжени и сообщить ему, согласна ли