Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

Благодаря особому чутью отец стал тонким знатоком лошадей: он мог бы стать крупным барышником и нажить на этом состояние, но он чересчур почитал хлебопашество, чтобы бросить его. Купленные им лошади на глазах поправлялись от его ухода. Он выбирал обычно молодых тощих лошадей, работал на них в течение двух лет, потом продавал за надлежащую цену. Он был так справедлив и такой знаток, что ему предоставляли назначать цену. Были случаи, когда после первого осмотра лошади он сбавлял цену, назначенную покупателем. Благодаря безукоризненной честности и другим добродетелям, о которых я скажу в свое время, он заслужил прозвище «Правильного человека»; его так прозвали во всей округе, и дети Эдмона, когда навещают свою родину, и сейчас его слышат.

Выше я рассказал, как лошадь отплатила хозяину за его доброту и заботы; подобных случаев можно бы привести очень много.

Однажды отец работал на пашне, когда к нему подошла партия рекрутов, которые направлялись пешком по дорогам королевства к месту своего назначения. Они попросили дать им лошадей до следующей деревни, находившейся в трех льё[145]. Эдм согласился, но предупредил, что лошади строптивые и слушаются его одного. Самонадеянные парни посмеялись над ним и забрались по двое на каждую лошадь. Покамест отец держал коней под уздцы, они повиновались, но едва кавалькада отъехала и перестал доноситься голос хозяина, как одна из лошадей, несмотря на усилия всадника, повернула и, почуяв, что хозяина нет, стала бить задом, сбросила седока и умчалась с громким ржанием к отцу. Остальные три лошади, услыхав ее ржание и увидав, что она убежала, тоже сбросили наземь солдат и поскакали вслед за ней. Любой человек на месте Эдмона порадовался бы такому приключению, но не таков был отец. Он не стал, как намеревался сначала, посылать с лошадьми работника, а отправился с ними сам. Посадив рекрутов на лошадей и держа самую горячую из них под уздцы, отец прошел пешком всю дорогу, несмотря на сильную жару. Присмиревшие солдаты уже не смели его ослушаться и дурно обращаться с лошадьми.

Увидев моего отца в пыли и поту, мэр Нуайе, наш родственник господин Мирэ, так возмутился, что хотел отправить рекрутов в тюрьму, но Эдм за них заступился, и они перед ним извинились.

— Мы приняли вас за простого крестьянина, — сказал ему офицер.

— Вы не ошиблись, сударь; но вы не знаете, что я этим горжусь.

Второй случай гораздо серьезнее, ибо на сей раз лошадь спасла отцу жизнь. Он возвращался из Тоннера; на опушке леса, неподалеку от Шишэ, на него напали четверо разбойников. Один схватил поводья, второй угрожал пистолетом, а двое остальных принялись обшаривать карманы и сумки, приказав всаднику сойти с лошади. В первое мгновение отец, испугавшись, замер, не зная, как поступить, но мелькнувшая в голове мысль тут же вернула ему смелость. «Эти господа все равно меня убьют — отдам я им кошелек или нет, чтобы схоронить концы; попытаюсь вырваться от них, а там что будет!». Решившись, отец крикнул слова, какими поощрял лошадь, когда надо было преодолеть трудное препятствие или сделать чрезвычайное усилие: «Вперед, мальчик!», — и взял лошадь в шенкеля. Отмечу, что отец никогда не пользовался шпорами. Едва он произнес эти слова, конь рванулся изо всех сил и, хотя державший его разбойник повис на поводе, протащил его вскачь шагов двадцать, пока тот не оступился и не грохнулся на дорогу. Если бы не чрезвычайная любовь лошади к своему хозяину и ее привычка мгновенно выполнять его команду, злоумышленники убили бы Эдма Ретифа.

И другие животные были так же к нему привязаны; будучи добрым и справедливым к себе подобным, этот человек столь же справедливо и мягко относился к существам, стоящим ниже человека. Подходя к ним, отец не забывал их приласкать, да и руки его не бывали пустыми, и самые неосмысленные животные выказывали ему привязанность[146].

В хозяйстве отца был молодой, статный бык, прекрасно откормленный, не знавший ярма (Эдм Ретиф предназначал его для случки с коровами села, чтобы улучшить породу, ибо владельцы общественных быков обычно держат беспородных, мало пригодных животных), но такого горячего нрава, что никто не мог к нему подойти, и приходилось оставлять его гулять во дворе без привязи; но едва появлялся отец, бык спешил к нему, шел за ним, не отставая, в сад, и там ел траву из его рук. Отец таким же манером отводил его в стойло, сам привязывал, причем бык не сопротивлялся и только жалобным мычанием проявлял свое недовольство. В деревне способность подчинять животных и внушать им любовь прямо неоценима, и обладающие ею извлекают из своих смиренных слуг куда больше пользы, нежели те, кто жестоко с ними обращается.

О любви собак к моему отцу и говорить не приходится. Соседи его не раз забавлялись, устраивая всякие испытания. Я не стану здесь об этом распространяться, приведу лишь один трогательный случай.

Отец жил в усадьбе Ла Бретон, расположенной в стороне от деревни, за обширным огороженным загоном. Он нередко жаловался, что ворота запирают небрежно и их легко открыть снаружи. Однажды, возвращаясь с поля, он не захотел никого беспокоить и не стал стучать. Повозившись немного, он отодвинул засов, которым ворота запирались изнутри. Среди прочих собак у него была в то время рыжая сука, полуборзая, отличный сторож для овец, способная отогнать волка[147]; вдобавок, с ней успешно охотились на зайцев. Такой собакой, естественно, дорожили, весьма ценил ее и хозяин, она же была безмерно к нему привязана, и он в шутку говорил: «Нет у меня лучших друзей, после семейных, Тулежура, Жермена (отличный конюх), чем Фламан (лошадь, о которой я уже упоминал) и Фрикетта (так звали суку)». Шум у ворот привлек внимание собаки. Она подошла к ним, по своему обыкновению молча, вероятно, обдумывая, как бы ей лучше проучить предполагаемого вора. Едва задвижка упала и отец стал просовываться в щель, как собака ухватила его за икру. Однако она его не поранила: Фрикетта почуяла хозяина. Собака жалобно завыла, так страшно, что перепугала весь дом. Все выбежали во двор с фонарями. Тут увидали хозяина и собаку, которая в отчаянии, визжа и взлаивая, валялась перед ним на земле. Она бросалась под ноги отца, едва он делал шаг, словно хотела, чтобы он на нее наступил. Сначала он не обратил на это особого внимания, занятый мыслью о том, как опасно столь небрежно запирать ворота. Когда он вошел в дом, сука продолжала выражать свою покорность, прыгала