Совращенный поселянин. Жизнь отца моего - Никола Ретиф де ла Бретонн

Оставшись наедине, он дал волю слезам. Храм был пуст, и Эдмон порой вполголоса обращался к покойному с трогательными словами. — Чистая и святая душа, — восклицал он, — с горних высот, где ты пребываешь, брось отеческий взгляд на своего друга! Умоляю тебя, излей на это одинокое сердце целительный бальзам утешения! О, если бы ты был жив, одним своим взглядом ты вернул бы покой моей истерзанной душе!

Почтенный старец (как выяснилось потом из разговора, то был достойный служитель алтаря на покое) стоял на молитве в дальнем неосвещенном углу церкви. Он услышал жалобы Эдмона и подошел к нему. Услыхав шаги, Эдмон обернулся и, увидев седовласого старца почтенной наружности, поднялся с пола и отвесил ему глубокий поклон. — Сын мой, — сказал ему ласково незнакомец, — последуйте за мной. Ваша скорбь обличает доброту и искренность вашего сердца. Пойдемте.

Он подвел Эдмона к главному алтарю. — Если вы оплакиваете отца, сын мой, вот лучший из всех отцов. Предайтесь ему своим отзывчивым сердцем, и вас утешит божественное милосердие.

Эдмон опустился на колени, и священник, стоя возле него, прочитал псалом: Laetatus sum in his quae dicta sunt mihi; in domum Domini ibimus[152]{151} и т. д. Дочитав псалом до конца, старец облобызал Эдмона и удалился. Его слова и псалом утешили Эдмона. Он поднял глаза и оглянулся: его утешителя нигде не было. Глубоко растроганный, Эдмон возблагодарил создателя, возвратился к могиле и, не предаваясь более скорби, стал тихо беседовать с покойным.

Тут пришел посланец Эжени и попросил Эдмона вернуться домой. Роза уже около часа находилась там с детьми. Возвратился и муж Эжени. То был весьма приятный человек. Увидев Эдмона, господин Буржуа пошел к нему навстречу и, взяв его за руки, как давнишнего знакомого, сказал: — Я счастлив, сударь, что вовремя вернулся и могу приветствовать вас в своем доме, который я вас отныне прошу считать своим. — Представляя его Розе, он продолжал: — Сестра моя, этого человека я стал уважать еще задолго до того, как его увидел.

Мадам де Варипон поднялась, сделала Эдмону глубокий реверанс и указала ему на место подле себя. Затем, кивнув в сторону детей, промолвила: — Поцелуйте их... Видите, как они милы... — Милые детки!.. Чудесные милые детки!.. — повторял Эдмон, не в силах ничего прибавить. — Мне сказали, что у вас их семеро? — Совершенно верно, сударыня. — И говорят, вы довольны? — О да, сударыня, весьма доволен: в них мое утешение. — Так же как они — моя отрада. — Она указала на сыновей.

Тут все остальные поднялись и оставили Розу и Эдмона наедине с мальчиками.

— Когда я вошла, мне сказали, что вы в церкви. — Да, сударыня. — Узнаю вас и хвалю: вы не забыли его. — Забыть его...

При этих словах у Эдмона потекли слезы. Роза прижала к глазам платок, скрывая свои.

— Вы расстались с ним двенадцать лет назад. Знаете ли вы, что он вспоминал вас ежедневно?

— Достойный, почтенный человек! — воскликнул Эдмон сквозь рыдания. — Сердца наши не разлучались; я думал о нем каждый день... но мне не с кем было о нем поговорить. — Вы не писали ему. — Поверьте, сударыня, если бы он только разрешил... — Понимаю... об этом мне не говорили.

Она приласкала детей. Наступило долгое молчание. Роза наконец его нарушила. — У них достойный отец, — сказала она, — это честнейший человек... Он мой кузен — вы знаете об этом? — Да, сударыня, сегодня мне сказали. — Долго ли вы пробыли в церкви? — У меня там была замечательная встреча. — Вот как? Расскажите же, кто это был? — Сударыня... я лежал... распростертый на могиле, почти в забытьи... когда святой старец, почтенный священник, подошел ко мне... Между нами завязалась беседа... перед лицом божьим... Это весьма достойный человек... глубокий старец, высокого роста, величавой наружности, седовласый... Он внушает уважение одним своим видом... его речи целительны... Вы должны его знать. — Нет, я не знаю в нашем приходе никого, кто обладал бы такой внешностью. — Смею вас уверить, сударыня, он походил на... господина Помбелена.

Роза, словно искавшая предлога переменить разговор, позвала сестру, и спросила ее, знает ли она священника с такой наружностью. Эжени и господин де Варипон предположили, что это был священник из другого прихода. Эдмон, и без того сильно взволнованный, вообразил, что видел самого господина Помбелена, который пришел его утешить, приняв образ священника. Он не смел высказать вслух эту мысль и сидел молча, с разгоревшимся от волнения лицом; казалось, и у Розы возникла такая же догадка. Они молча поглядели друг на друга и, словно сговорившись, одновременно поднялись и упали на колени. Возбуждение быстро прошло у Эдмона, и разум вновь взял верх над чувствами. Но впоследствии он признавался нам, что несколько минут был во власти этой иллюзии. Он так и не узнал, что происходило в душе Розы, она ничего ему не сказала... а это была их последняя встреча.

— Господин Ретиф, — заговорила она через некоторое время, — признаюсь, ваше посещение доставило мне удовольствие. Прежде я опасалась свидания с вами, а теперь вижу, что оно совершилось по воле провидения. Так, вероятно, должно было быть. Сейчас я вернусь домой и буду ждать вас к ужину с господином Молэ и с семьей моей сестры. Если у вас есть дела, займитесь ими теперь. Прощаюсь с вами до вечера. Мой муж уже расположен к вам и будет рад с вами познакомиться короче... Те, кого я уважаю, должны вас любить. Я покидаю вас.

Роза тотчас вышла с детьми и уехала в наемной карете.

Эдмон был в восторге. Расставшись со своими друзьями, он отправился в город по делам.

Закончив их, Эдмон заглянул на минуту в гостиницу. Там ему вручили письмо, принесенное еще днем рассыльным. Ему сообщали об огромном несчастье: часть деревни Саси была уничтожена пожаром. Никаких подробностей не приводили. Бедствие произошло после уборки урожая: крестьяне были разорены! Эдмон пришел в ужас при этой мысли, им овладела тревога. Письмо прислал его работник Жермен. Этот преданный слуга был малограмотным, и ничего толком описать не мог. «Что с моими детьми?» — мелькнуло в голове Эдмона. Он побежал к торговцу, сразу сговорился с ним о продаже вина и в тот же вечер отправился домой. По дороге, в Понтьерри, он