Мирослав – князь Дреговичский - Эдуард Мартинович Скобелев

Держал Олг Игра при себе, быццам пленника, приставив соглядатаев; едва Игру минуло тринадцать, женил его на дщери казарьского хакана; породнясь, замирился с ее отцем, и не раз сговаривались за чюжой счет. Вскоре Игр распустися, жена бо неплодна бе, к тому лее предерзкого нрава. Пленися Игр внучкой Трувора Тордис, и взял в жены, и была утешением. Вначале Олг радовался выбору и прибавил на вено, потом, заподозрив неведомое, взненавидел; бе Тордис кротка и благочестива и почитала словеньский обычай. От нее Игр родил сына игденем Донал. Иные скажут Ярл, но Ярл, первенец, умре в малых летях. Миновало незаметное время счастья, и скончалась Тордис; оже-нися (Игр), ища забытись, але тоска не проходила. Рече Олг: «Дам еще другую жену». И привел Олгу, дщерь варяжского посадника в Исках, остережье су-проть ятсязей и летьголи. Епископ Пасий, отрекшийся от Христа, бича человецей, и изобличивший христов [92], немочей и блудников духа, указует в Житие: «Назва-ша Олгу в честь великого князя и прочили како дар ему; бысть же растлена Олгом и по свадьбе с Игром не отпускал (ее) от ся». Не подтвержю известия, понеже от других не слыхал, але правдоподобно и объясняет, еже объяснити инакш непосилно.

От Олги родися две дщери и сын Святослав [93]. Донал багокал брата и играл с ним, любя; Олга же пеклась о сыне мало, поглощена иною заботой; жена сия бе одержима сонмищем позорных похотей и властолюбица без меры. Штодень попрекала Игра: «Сын Рорика княжит над псами [94], пасет не роды, но обиды и небрежения. В доме его чюжие слуги». Тяжко иго алчной и сварливой жены, хуже погибели, нет ни дня, ни ночи истязаемым своеволием и причудами. Избегал супротивной Игр, прятался от нее, она же жалила осою: «Убей Олга, твое место занимает, бози простят сильнейшего. Старик уже, тебе стола не дает и не ведомо, даст ли. Торволд хощет княжити; у него дружина, и людье (его) знает, тя же не знает, ибо затворник». Игр, честен, но слабодушен, не унял Олгу, но сказал (ей): «Делай сама, только отвяжись». И подговорила Олга (одного) варяжина; на случай неудачи вшила ему в шапку пергамен, якобы от Игра, идеже Игр признавал умысл умертвити великого князя; на другой стороне пергамена написала сама, якобы к Игру, порицая его и Торволда за коварство.

И вот задумал Олг поклонитись праху чтимых (им) мужей. И пошел в Новгород, а оттуда в Ладожь, взяв по обыкновению с собою Игра с Олгою. Туда Ладожь, поспешил отай и нанятый убийца. Рече Олг пред тем как взойти на курган ко праху Трувора: «Клянут люди жизнь, должно клясти (самого) человеца, премного хощет, оттого уходит не насытясь с печалью и пустыми руками. О Рорик, Рорик, почто соблазнил мя своею властью?» И поднялся по степеням на холм. Игр, Олга, ладожский посадник Свиналд, волхв и два отрока великого князя остались у подножия; принято е день поклонения: каждый идет особно и наедине поверяет духу умершего сомненья и просит опоры; в день поклонения духи не бывают злы, для верности еще приносят жертвы, але лутше не заклание, но раздача пищи и серебра страждущим; одежды поклоняющихся должны быть белы, се правило давно нарушают, оттого духи оскорблены. И был в белом Олг; и Ескрик-кул внезапу, наклонясь, и вытащил из ноги стрелу, пущену убийцей; обагрились кровию одежды Олга, и почал вопити уже истошно, ибо предчувствие (смерти) охватило его. Кинулись слуги искати погубителя, Олга же повеле (им) нести великого князя, а искати послала своих; п истощались быстро силы Олга, была ведь стрела с отрчзсй; и умре бессловесно на руцех плачющих отрокоз. Испугались Игр и Свиналд-посадник, еже на них падет подозрение. Рече к ним Олга: «Помните волхва, предрекша погибель? Скажем, укусила великого князя змея, выползшая из могилы Тру-вора». И промолчал Игр. Свиналд же рече: «Змея выползла из могилы любимого коня князя. Вот здесь он принесен в жертву по смерти княгини». И стало заговорщикам страшно, содеяли мерзкое и не зрели еще последствий. Впроси Свиналд: «Что сделаем с волхвом и слугами, ведь свидетели?» Отрече Олга: «Никто из нас не видел убийцу и стрелу никто не нашел. Волхв и слуги – моя забота, вы же говорите округ, что слышали». И вздохнул Игр в печали: «Тянет мя в пучину судьба. Недаром злой дух содеян из женщины». Однако попротивити ся не решился.

И говорили повсюду по измыслию Олги: великий князь умре от укуса змеи. И хотя шептались в людех еще и о другом, (это) прижилось и осталось; верят легче измыслию, коли любопытно и не удручает, безобразную же правду не приемлют; истина тревожит человецей гораздо меньше их желаний. И была еще молва, что змея – возмутившийся дух Трувора; понеже суетное поминанье духа не к добру… [95]

…Не торопи коня, в конце одной дороги другая, и се без счету; избавишься от нынешних бедствий, одолеют завтрашние. Вчера проклинали Олга, сёння пугались его смерти, гадая, кто наследует, и повторяли старинное речение: «Молоды князь власть поймет, напрасные головы сымет, а стары заправит, напрасные головы приставит». Варязи говорили: «Торволд не млад, не стар, ему доверимся». Словень же в своем доме мечтала о лавке; иные хотели деревляньского князя Мала, иные полотьского Ярополка.

Рече к Игру Олга: «Теперь внемли каждому слову (моему), иначе лишишься живота». И послушал Игр. Не пошел в Кыев гонцом, но остался встречати хозяином; не ударился лоб о лоб с соперниками, но стал судити издали, остужая их ярость и умаляя силу. Послал (Игр) по всем градем, говоря, быццам пред кончиною просил Олг погребти прах в Ладожи. И съехались в Ладожь князи и старейшины со всей земли, и пришли от волхвы с Ильмень-озера, и от всея Руси, и от хакана, и от корсуньцев, и от болгар, и от протчих, населявших мир и украшавших его деяниями. И были

Торволд и Ярополк, и Мал деревляньский, удивлявший красотою, но еще болып дерзкой храбростию и смело-стию: задней мысли (ни от кого) не таил и желаний не прятал по обыкновению человецей. Тризновали три дни, и угощал Игр, и щедрость была без границ, обычно же скупился. Рече на пиру Свиналд к Олге: «Все тут собрались, госпожа моя, и без дружины, опоясаны же мечемы самые знатные; у мя пятьсот мужей на коне». Отрече Олга, смеясь: «Пагубное на уме. Нарушим обычай, сложатся супроть (нас), кто выручит (тогда), твои ли пятьсот?» Ходили же