Приручи ветер - Андрей Урбанович

никогда твоему Василию не создать музей, – продолжил я. – Он проживёт в этой глуши ещё много лет… А потом, когда его не станет, металлолом, который он так долго собирал, не примут даже в утиль…

– Ты злой и неблагодарный мальчишка, – сказал отец. – Тебя приняли, нянчились с тобой, а ты…

– Прости, папа. Я никого не хотел обидеть.

Было досадно, что наш разговор пошёл не по тому руслу. Вчера нас ни на минуту не оставляли одних, а мне столько хотелось отцу рассказать, но не его друзьях, а о том необычном, что творилось со мной. Но он замолчал, и возобновить беседу, казалось невозможным. И всё-таки я попытался:

– Прости меня. Ведь сам знаешь, я не со зла…

– Знаю, – неожиданно согласился отец. – Ты вчера ничего странного не заметил?

– Конечно, заметил! Я взял предмет сам. Помнишь? Ты мне его не подавал, но рассказ получился. И ещё – картинки. Очень яркие. А ещё…

Тут я осёкся, потому что увидел знакомое лицо. Человек, сидевший в соседнем ряду, внимательно прислушивался к нашей беседе.

– Что у тебя за привычка такая: останавливаться на полуслове? – возмутился отец.

Я наклонился к его уху и спросил:

– Пап, ты того дядьку не узнаёшь? Справа от тебя. Да не там. В сером костюме?

– Вроде нет, – ответил отец.

– Ты внимательно посмотри. Это он нас вчера фотографировал. Около кузнецы.

– Не знаю. Я того субъекта не очень запомнил…

Мужчина, ставший объектом нашего наблюдения, беспечно зевнул, посмотрел на табло, где защёлкали очередные номера прибывающего рейса, и медленно двинулся к справочному бюро.

– Мне кажется, ты путаешь… Тот покрепче был… – сказал отец, глядя в спину незнакомца. – Лучше договори, что хотел.

– Ещё имена! В моих историях появились имена. Знаешь, когда я рассказывал, они, эти мальчишки стояли передо мной, как наяву!

Мне пришлось напрячь всё своё красноречие, чтобы передать необычные ощущения.

Отец слушал внимательно, изредка поглядывая в сторону незнакомца, который тоже время от времени бросал на нас небрежные взгляды.

– Послушай, сынок, – сказал папа, – а ведь этот человек и вправду к нам неравнодушен. Значит так, – он заговорил медленно, словно взвешивал каждое слово. – Мы изменим программу путешествия. Сначала отправимся в город. Там немного погостим, а уж потом в деревню.

Новость меня расстроила. Пребывание в чужих домах не входило в мои планы. Ведь это обстоятельство значило, что опять придётся с кем-то знакомиться, отвечать на вопросы взрослых, вести себя, как подобает примерному мальчику и так далее… А в деревне у меня была бы полная свобода действий.

– Получается, у бабушки мы пробудем всего пять дней? – промямлил я.

– Не грусти, – приободрил он. – Городок небольшой, но кинотеатры, карусели и мороженое там есть. И музей любопытный. Настоящий, не в сарае.

Уже в самолёте выяснилось, что странный незнакомец летит вместе с нами. И сидит на соседнем ряду. В проёме кресел зарозовело его внимательное ухо. Могу поклясться, он ловил каждое наше слово. Но мы говорили о пустяках, перескакивая с темы на тему, шутили, а когда заревели моторы, и голоса пассажиров потонули в реактивном рокоте, отец наклонился ко мне и сказал:

– Однако, он весь на кончике уха…

Это был один из самых радостных моментов путешествия, как же здорово, играть в разведчиков на пару с отцом!

В середине полёта мы попали в грозу. Самолёт проваливался в воздушные ямы, болтался из стороны в сторону, словно мы плыли в лодке по горной реке. Нас попросили пристегнуть ремни безопасности, а затем стюардесса сообщила, что самолёт совершит вынужденную посадку. Название города мне ни о чём не говорило.

Открыв зонтики, мы спустились по трапу. Вокруг текли потоки, сверкало, громыхало на разные лады, ветер дул попеременно со всех сторон, не оставляя шансов остаться сухим. Уже через несколько минут, когда мы сбивали в аэропорту капли с безнадёжно промокшей одежды, диспетчер оповестил, что рейс задерживается на двенадцать часов! Я чуть не заплакал.

Затем дважды прозвучало объявление:

– Уважаемы пассажиры, получите свои вещи в багажном отделении.

– Вот тебе раз! – возмутился отец. – Вещи-то могли бы там подождать.

– Для пассажиров с детьми есть свободные номера в гостинице, – сообщил голос из репродуктора.

– Ты ребёнок у меня или нет? – спросил папа.

Раньше бы я сказал: «Не ребёнок! Взрослый!» Но только не сегодня.

Перед дверями нашего номера я увидел гильзу. Нужно сказать, что все мальчишки моего поколения, воспитанные на фильмах о войне, относились к военной атрибутике с большим трепетом. Мои руки сами потянулись к ней.

– Смотри, пап, что я нашёл! – завопил я. – Интересно, откуда она?

У отца моя находка не вызвала никаких восторгов, он повертел её в руках и безразличным голосом сказал:

– Похоже, от пистолета. Наверное, обронил какой-нибудь любитель всякого хлама, вроде тебя.

В двухместном номере, кроме обещанных душа и туалета, стоял телевизор, что меня несказанно обрадовало. Правда, выяснилось, что работает всего один канал, и тот весь в полоску, но всё равно, это была приятная неожиданность.

– Сегодня же воскресение, – обрадовался я. – Значит, вечером будет какой-нибудь фильм.

– Я бы предпочёл, чтобы вечером мы сидели в самолёте, – сказал папа, вглядываясь в затуманенные от сырости окна. – Объявляю порядок действий: душ, чай, потом приводим в порядок наши вещи, ну а потом… потом видно будет. И ещё, почисти эту железку, что подобрал в коридоре. Неизвестно в чьих руках она была.

Уже после душа отец включил настольную лампу и погрузился в чтение. Я же интересом разглядывал находку. Кто был её хозяином? Как обронил? Мой интерес нашёл неожиданный отклик. Подушечки пальцев ощутили слабую пульсацию, идущую от гильзы.

– Папа, – окликнул я. – Давай кое-что запишем…

Нужно всё просчитать. Деньги он перевёл на имя дочери. Хотя не факт, что дело повернётся наихудшим образом, но страховка необходима. Бывшей жене ещё неделю назад отвёз всё, что могло представлять хоть какую-то ценность. Смешно, конечно, жизнь прожил, а из ценных вещей только телевизор, приёмник, да ещё хрусталь – и всё! Остальное – мебельная рухлядь и тряпьё не первой свежести – не примут даже в комиссионку. А ведь позади двадцать пять лет безупречной службы… В былые годы на таком посту человек мог целое состояние детям оставить. А тут – квартира, и та, служебная. Сгинет он и поселят сюда какого-нибудь служаку, а затем и его срок подойдёт…

Игорь Владимирович оделся во всё чистое, хрустящая отглаженная рубаха, брюки, новые носки… «Прямо, как на свидание собираюсь», – усмехнулся он. «А чем не свидание? – возразил он себе. – Смерть – дама непредсказуемая, может в любой момент…»

Вспомнилась женщина. Не жена. С женой он встречался редко, раз в несколько месяцев, обычно, когда у возникали какие-нибудь проблемы. За последние полгода виделись дважды. Один раз, когда дочку чуть из института не отчислили, пришлось ректора уламывать, изображать из себя большого начальника. И второй раз – неделю тому, когда вещи отвозил. Наврал с три короба, что, мол, командировка, соседи алкаши, а балкон общий. Поверила. Ну и слава Богу. Жена, уже лет пять чужая, словно и не было у них двадцати лет совместной жизни. Но та – Варенька… Вот кто будет о нём плакать. Может и недолго. Она ведь молодая. Ровесница дочери. И встретит кого-нибудь обязательно. Такие одинокими не остаются.

Перед выходом взглянул в зеркало. «В путь, Игорёк! В путь!» – сказал он себе и попробовал улыбнуться. Получилось нечто, напоминающее оскал. Присел, окинул взглядом своё жилище, оно показалось ему вдруг тёплым и уютным, Он вздохнул, хлопнул ладонями по коленям, встал на ноги и вышел, захлопнув дверь.

Сомнения в правильности своего решения покинули его уже вчера. Конечно, можно отвернуться, продолжать своё жалкое существование, любить Вареньку, но как же обидно будет при этом ощущать себя слизняком, который мог бы совершить поступок, но не решился. И сколько ему осталось прозябать? Лет пятнадцать, ну двадцать, от силы двадцать пять. У него в семье долгожители не водились. А потом… Соберутся на помин его души те кто доживёт, медальки на подушечках вынесут, речи красивые скажут, и всё. Финал биографии. Только плита над холмиком