Страницы из дневника - Владимир Амфитеатров-Кадашев

острожников, это было бы, может быть, любопытно), а просто — дурьи головы эстетствующих курсят и заверченных студентиков. В общем, пьяно, нелепо, по-русски и со скверным привкусом. Между прочим, анархизм анархизмом, a les affaires sont les affaires[45]. Пильский рассказывает, что Дальский, через анархиста Ге{162}, конечно, близкого к Смольному, сумел скупить почти все игральные карты (только что национализированные) и сейчас здорово ими расторговался. Компаньонами его по такой афере были Шаляпин и Коллонтай. Невеличка, але тепла компания! Два прохвоста (из них — один почти гениален, а другой просто гениален) и б...!

«Вольность» лопнула. Союз казачьих войск распался, большинство его денег бежало, денег нету. Положение было бы совсем пиковое, если бы не А.С.Эрманс, ставший во главе вечернего издания «Петербургского листка», пригласивший меня заведовать театральным отделом. «Листок» сейчас вообще пристанище всех погибающих{163}.

Большевики объявили к.-д. «вне закона». По этому поводу Горький в «Новой жизни» дико ругает то, к победе чего сам приложил руку, разразился филиппикой, назвав к.-д. «партией, сосредоточившей 80% мозга страны». Это так же справедливо, как и то, что социалисты сосредоточили 100% «безмозглия» страны.

Попытка собраться избранных членов Учредительного Собрания кончилась арестом Шингарева и Кокошкина, которые присоединены к министрам в Петропавловке. Какая неосторожность! Как можно было доверять «неприкосновенности»! Всецело правы казаки, не пускающие в Питер Каледина, тоже избранного в Учредительное Собрание. /.../

В Бресте начались мирные переговоры. Какой ужас, какой позор, какое низкое предательство! Немцы относятся к большевикам с нескрываемым презрением. Любопытно, что в «Известиях» приветственная речь Иоффе{164} Леопольду Баварскому{165} начата словами: «Господин Главнокомандующий!» А на деле не так: немцы пригрозили семь шкур содрать с делегации, если она посмеет хамить, и Иоффе преспокойно начал речь: «Ваше Королевское Высочество!» Об этом открыто рассказывает Е.А.Беренс, который, к моему великому удивлению, согласился войти в большевицкую делегацию в качестве эксперта по морским делам. Что совершенно нестерпимо — это наглость, с которой большевики обставили свою делегацию: эта бутафория якобы представителей от крестьян, рабочих и солдат (для крестьян нарочно выбрали этакого «пейзана» с длинною бородою, «седого, как лунь, и глупого, как бревно»), эта растрепанная дура Биценко{166}, которая, когда какой-то немецкий офицер хотел ей поцеловать руку, вырвала свою лапу (думаю, к удовольствию офицера). Какая жалость, что старое правительство помиловало ее после убийства Сахарова, вместо того, чтобы вздернуть. Было бы одной стервой меньше на Руси! /.../

_____

Сегодня папа под великим секретом сообщил мне о некоем заговоре, который организует Еллинский{167}. План такой: несколько летчиков, поднявшись с Невы на гидропланах, засыпят Смольный бомбами, а на другой день утром Питер проснется под новым, заранее составленным правительством (папа предполагает: премьер — А.Ф.Кони, министр торговли — В.И.Ковалевский, министр внутренних дел — В.Л.Бурцев, министр иностранных дел — Б.В.Савинков, военный министр — кто-нибудь из генералов, до прибытия Корнилова, который будет провозглашен президентом республики и назначит на этот пост кого-нибудь из своих друзей, статс-секретарь по казачьим делам — Б.Д.Самсонов, юстиции — И.С.Маргулиес, народного просвещения — сам папа, земледелия — Еллинский, финансов — Н.Н.Кутлер{168} или кто-нибудь из москвичей и т.д.). Еллинский сам хочет лететь и метать бомбы (воображаю!). Все это, конечно, совершенно детские игрушки: так перевороты не производятся. Но папа очень увлечен этой идеей, и я ему не противоречил. Скажем только, что, по-моему, хотя я и не знаток, подняться на гидроплане с замерзшей Невы нельзя.

_____

Погиб, как герой, и казак М.А.Караулов{169}, растерзанный солдатнею на ст. Прохладная. Защищался до последней пули. Жалко безумно: красочная была фигура — этакий Тарас Бульба, мог бы очень пригодиться России. И вот — несчастная погибель; уходят люди крепкие, патриоты. Недавно убили в Питере прапорщика Волка, того самого офицера со стальными глазами, про которого я, познакомившись с ним летом, сказал, что у него из глаз «Бонапартик смотрит, пока маленький. Но — он подрастет!» Увы, не подрос! /.../

Конец Учредительного Собрания

6 января 1918

Вспоминая вчерашний день, резюмирую одним словом: не жалко! А чтение газет о том, что было внутри Таврического, еще усиливает это чувство. Какая мерзость! Воистину, эти ничтожества, во главе с красавцем Витей{170}, стоили лишь хорошего пинка матросского копыта! (Интересно, что фамилия Железняк{171} уже однажды воспрославилась — при Уманской резне{172}!) Эта позорная трусость с.-p., это из кожи вон старание показать, что мы, мол, тоже революционеры (ведь они, сукины дети, стоя пели «Интернационал»!! Какая гадость!!)... Но подлее всего, конечно, отношение к демонстрации: уже когда «партия бомбы и револьвера» во внезапном припадке «непротивления злу» решила организовать безоружную демонстрацию, — стало ясным, что толка не выйдет. Но все-таки нельзя было ожидать такой гнусности, такой мерзости, какую выкинули с.-p.: послав несчастную толпу под расстрел, гг. лидеры и «избранники народа» во главе с Витей обошли опасное место стороной, в демонстрации не участвовали и явились в Таврический дворец другим путем. Я имел сомнительное счастье зреть сию замечательную картину. Получив поручение от «Петроградского голоса» дать фельетон об «улице», я с вечера забрался к Горовцам на Таврическую и переночевал у них. Утром мы с А.М. отправились ко дворцу. Перед ним стояла небольшая куча народу, человек в 200. Во дворе многозначительно поглядывали дула двух трехдюймовок. Толпа была сумрачная, злая. Сердито спорили с какой-то жидовкой, хорошо одетой, в плюшевой шубке и высоких сапожках, взобравшейся на сугроб и оттуда провозглашавшей что-то большевицкое. Было ветрено, скучно и безнадежно. В 11 часов началось шествие: рядами шли довольно сконфуженные «избранники народа», «единственные хозяева земли Русской». Только Чернов почему-то сиял, как солнце... В толпе жидко выкрикнули: «Ура!» Какой-то господин, видом как черный жук, столь заросший волосами, что они у него из ушей и ноздрей перли, уныло провозгласил: «Клянемся умереть за Учредительное Собрание!» Когда «избранники» входили за решетку, — по морозному воздуху точно орехи рассыпались: на Бассейной затрещали пулеметы по демонстрации. Чернов остановился, поднял руку и вскричал: «Что они делают! Что они делают!» «Избранники» скрылись во дворце. Нам тоже не дали долго прохлаждаться: откуда-то вылетели красномордые, страшные матросы, у их поясов болтались ручные гранаты. Они орали: «Расходись! Расходись!», — и мы, натурально, разошлись. Самое смешное: на лентах их шапок была золотая надпись «Заря Свободы». Хорошенькая «заря».

Вторично я явился к Таврическому, когда уже совсем смерклось: опять жидкая толпа, глазеющая на колоссальную, видную сквозь высокие окна люстру