Любовник Павлова - Ника Маслова

из ванной полностью голым, готовым к производственным подвигам на ниве сексуальных утех, а тут Павлов — один, что здорово, но за накрытым столом, на котором прежде ничего такого тут не было, ждёт меня, скучает, тёмно-красное гоняет в высоком бокале. В его образе за время моего отсутствия лишь одно изменилось — он снял пиджак и галстук ослабил.

Увидев меня, Павлов сразу поднялся. Таким взглядом по телу провёл — словно в пупок поцеловал или немножечко ниже.

Хотя я готовился зажигать, руки пришлось удерживать от желания прикрыть хозяйство от наглого взгляда. Кровь бросилась в лицо, но это нормально, это признак волнения, а не страха или неуверенности. И я, разумеется, не боялся и не стеснялся, а делал ровно то, что был должен, мог и хотел.

Под взглядом Павлова у меня мурашки пошли по спине, но смущение удалось скрыть, я в этом уверен. Продефилировал по ковру, присел у стола без дополнительных приглашений. Павлов аккуратно закрыл рот и тоже уселся на стул. Красивая у него, кстати, мебель — резная вся, гнутая, с финтифлюшками. Старинная, наверное, или под старину. И я тут на шёлке сижу голым задом. Но хозяин, похоже, не против, иначе бы уже что-то сказал.

— Что тебе подать? — спросил Павлов с намёком на улыбку. Решил поухаживать за мной — вот и отлично. Значит, всё у нас идёт хорошо.

Еда пахла прекрасно, но у меня от волнения сохло во рту, и я протянул бокал.

— А налейте мне чего-нибудь для хорошего настроения.

У Павлова блеснули глаза.

— А оно у тебя разве плохое?

— Наоборот. Настроение превосходное, надо бы чуть понизить градус, расслабиться. А то курок на взводе, и, видите, даже пальцы немного подрагивают. Мало ли, отстреляюсь в самый неподходящий момент.

Руки на самом деле у меня не тряслись, я ж пока не заработал Альцгеймер. Но внутри всё и правда дрожало от предвкушения грядущей игры.

Мне нравилось, как Павлов мне отвечал, как смотрел на меня. От холода или возбуждения мои соски сжались, и я глубоко дышал, всё не мог надышаться. А Павлов всё смотрел, облизывал меня жарким взглядом. И это влияло на меня, его тёмный взгляд возбуждал.

Павлов встал, и я опустил ресницы. Брюки степень его возбуждения слабо скрывали. Он обошёл стол и приблизился ко мне с бутылкой в руке.

— Будешь? — показал этикетку. Что-то там на французском.

— Да. Оно сильно кислое?

— Пил уже такое?

Да если б я помнил, что пил больше года назад.

— Не уверен, что именно это. Настоящие французские сильно кислые, непривычные, а так ничего вроде.

Он налил мне треть бокала и остался стоять рядом. Рассматривал меня, мой колом стоящий член. И мне это нравилось и не нравилось одновременно. Бодрило и тревожило, верней так сказать.

Я пригубил напиток, прикрыл глаза, пытаясь лучше почувствовать вкус. Сглотнул, и Павлов сказал:

— Не спеши, дай ему тебя околдовать.

Он коснулся моего плеча, провёл кончиками пальцев вниз и поднялся к шее, слегка надавил на кадык.

— Ну как? — спросил, всё ещё удерживая меня за горло.

— Хорошо. — У меня почему-то сел голос. Я поднял взгляд на Павлова. До чего же взгляд у него тяжёлый. — Давайте поедим позже.

— Так не терпится? — Он усмехнулся.

Я встал, поймал его руку и положил к себе на член.

— Разве не очевидно?

— Я тут подумал: а может, ты на таблетках? — спросил Павлов, недоверчивый ты медведь.

— Мне не нужны никакие таблетки, чтобы хотеть с вами секса, чтобы хотеть вас прямо сейчас.

Павлов бросил взгляд на стол и вновь посмотрел на меня. Прямо у меня на глазах он изменил свои планы. Хотел одного, но передумал, поддался тому, что я ему предложил.

— Хорошо, поедим позже.

Вместо того чтобы снять рубашку, он закатал рукава. На левой руке, ближе к локтю я увидел край синей татуировки, но не успел её рассмотреть — Павлов притянул меня к себе ближе и поцеловал.

Целовался он ничуть не хуже, чем прежде. Когда его сильные руки сжали мою задницу — уже без преграды из ткани брюк и белья — я громко застонал ему в рот. А он не унимался, провёл пальцами по ложбинке между ягодиц, грубо развёл их в стороны и снова свёл вместе. Крепко сжал, не жалея меня.

Когда он отпустил мой рот, как только у меня появилась возможность что-то сказать, я выпалил:

— Я уже вечность не был снизу. Пожалуйста, в первый раз будьте помягче со мной.

Он сильно напрягся. Вот же чёрт. Павлов ещё ничего не сказал, а я уже пожалел, что пожалел свою задницу. Выйдут мне эти признания боком.

— Ты это серьёзно?

Вот же недоверчивый гад.

— Да, серьёзно. Я уже и не помню, когда кому-нибудь подставлялся.

Павлов взял меня за подбородок, заставил посмотреть на себя.

— Не ври. Всё ты помнишь.

Мы смотрели друг другу в глаза, потом до меня дошло, о чём Павлов мог говорить. Он знал как минимум одного моего бывшего. Видел нас собственными глазами — на экране моего телефона.

— В последний раз снизу я был с Кириллом. Мы расстались больше года назад, и я долго не хотел ни с кем иметь дело.

— Ты ни с кем не трахался больше года? Ты это мне хочешь сказать? — Павлов издевательски ухмыльнулся.

— Нет, такого я не говорил. Когда я хотел развеяться, то ходил по клубам, снимал парней, которые не против быть снизу. Всегда разных, постоянных отношений я не заводил.

Павлов напрягся ещё сильней, и я повторил про себя любимую пословицу: «Язык мой — враг мой». Ну вот как можно так облажаться? И ведь уже не в первый раз. Он точно решит, что я из чужих штанов не вылезаю. Или ещё что придумает.

— Я всегда пользовался презервативами и периодически проверялся. Я чист, если вам это интересно.

— Мне всё интересно, — подтвердил Павлов. — Так ты хочешь сказать, что тебе нравится ведущая роль?

— А кому она может не нравиться? — честно ответил я.

Следовало поскорей вернуть доверие Павлова. Его возросшая настороженность чувствовалась в каждом его взгляде и слове. Всё, что я мог с этим сделать — рубить правду-матку. Только с умом, не бездумно.

— Мне нравится и так,