Блатной: Блатной. Таежный бродяга. Рыжий дьявол - Михаил Дёмин

неожиданный фокус, я заранее сговорился с шофером почтового фургона, курсирующего между селом и райцентром. Фургон должен был ждать меня рано утром в глухом переулке, на довольно далеком от клуба расстоянии.

Провожал меня Алексей. Было тихо, сумеречно, свежо. День еще только начинался, и небо было затянуто зеленой светлой мглой. И по зеленому этому полю – далеко, за селом – протекла, протянулась полоска зари. На ярко-красном ее фоне черно и четко выделялись силуэты сосен и крыш и низко кружащихся птиц. И, глянув туда, Алексей спросил, позевывая:

– Ты как до Абакана добираться думаешь – самолетом?

– Конечно. Если достану билет.

– Смотри, будет ветер…

– Плевать. Главное – побыстрее!

– Завидую я тебе. – Он вздохнул. – Новые места… Новые люди…

– Так и ты, старик, беги! Что тебя здесь, в конце концов, держит?

– Да я бы с радостью, – проговорил он задумчиво. – Только мать бросать жалко… Мы уж говорили… Она никуда не хочет! Здесь, твердит, мой дом, и здесь я и помру, и желаю, чтоб ты меня похоронил над Енисеем… А года ведь у нее немалые. И здоровье плохое. Нет, куда уж там! Пока она еще жива, я остаюсь в проклятых этих Очурах. Вот скоро начну работать…

– Что? – отозвался я быстро. – Работать? Ни в коем случае!

Он посмотрел на меня с изумлением.

– Да, да, – сказал я, – о работе и не думай! Пойми, чудак, кодла оставила тебя в покое только потому, что ты болен. И стало быть – не опасен.

– А в чем я вообще могу быть ей опасен?

– Ты друг Грача! А Грач, имей в виду, был действительно виновен… Так уж получилось… Это во-первых. И во-вторых, ты для кодлы все равно уже потерян, а знаешь много, слишком много!.. Но пока ты ходишь «в чокнутых» – это не страшно. С психа какой спрос? Словам его веры нет. Однако стоит тебе выздороветь, выйти на работу, – и все сразу изменится! Учти: Каин хоть и ушел отсюда, но связь со здешними ребятами имеет.

– Так что же, – пробормотал он в замешательстве, – я, значит, теперь обречен?..

– Да. До тех пор, пока ты в Очурах. Уедешь, переменишь место – другое дело… Но здесь ты – законный псих. И таковым и должен оставаться!

– Но врач-то ведь все понимает, его я не смогу обмануть.

– Сможешь! Он-то как раз считает, что ты еще не вылечился полностью… Воспользуйся этим!

– Что ж я должен делать?

– Ну что… Придумай что-нибудь… Ходи по селу и изображай кипящий чайник.

В Алтайск я прибыл в ту самую пору, когда люди выходят на работу, когда открываются магазины и всякого рода забегаловки…

Велев шоферу остановиться у базара, я слез, попрощался с ним. И направился в чайную. Она была еще тиха, чиста и пустынна. Только один человек успел прийти сюда раньше меня. Он сидел неподалеку от входа – за угловым столиком. И при моем появлении привстал и поманил меня к себе.

Это был старший лейтенант милиции Хижняк.

В одной руке Хижняк держал рюмку водки, в другой – зажженную папиросу.

– Вот уж не думал, – сказал я ему, – что работники органов так начинают рабочий день!

– Они начинают по-всякому, – ответил тот, – и так тоже неплохо… Почему бы и нет? В Одессе шутят: «Тот, кто пьет с утра, чувствует себя как король». Понимаете? Все вокруг суетятся, спешат делать карьеру, и только ему одному спешить некуда. Он уже всего достиг. Он уже на вершине блаженства!

Хижняк произнес это с усмешечкой. Он пробовал шутить. Но вообще-то выглядел он неважно и казался еще более усталым, чем обычно. Лицо его осунулось, под глазами обозначились темные круги.

– И вы уже достигли блаженства?

– Пока еще нет, – ответил он, – попробуем достичь вместе… Присаживайтесь, наливайте.

И я охотно присел, и налил, и выпил. А потом, похрустывая свежим лучком (знаменитым местным «золотым»), я спросил:

– Что же с вами все-таки случилось? Видик у вас, должен признаться, такой, будто вы пьянствуете по меньшей мере вторые сутки.

– Вторые сутки не сплю, – сказал он. – Замотался вконец… Вот сейчас вернулся с операции и почувствовал: надо выпить. Иначе – помру.

– Так в чем же дело, если не секрет?..

– В чем дело? – Он посмотрел на меня в упор. – Ну что ж, вам я могу сказать. Но это уже не для печати. Дело в том, что мы потеряли ценнейшего нашего агента. Ценнейшего! Такого провала давно уже не было… Помните, мы как-то говорили про одного здешнего жигана?

– Очевидно, вы имеете в виду этого вашего «блатного Азефа?» – проговорил я с перехваченным дыханием, чувствуя короткие, гулкие толчки заспешившего сердца. – Но что значит – потеряли?.. Он бежал? Исчез?

– Нет, найден убитым.

– Когда?

– Позавчера. Здесь, на окраине, на пустыре, есть овраг. И вот там мы его и нашли. Что с ним сделали! – Он на мгновение зажмурился. – Экспертиза установила, что они заставили его есть собственное свое мясо…

Он умолк. Возникла тяжкая тишина. Я попробовал представить себе эту сцену… И не смог – почувствовал дурноту.

– Это не люди, – хрипло сказал Хижняк, – это звери. Даже хуже! Здешние места вообще считаются самыми трудными. И я это знал, когда меня направляли сюда. Но такого я все же предвидеть не мог. Я как бы попал в дикий, темный, какой-то пещерный мир…

Он налил себе рюмку доверху, через край, расплескивая по скатерти водку. Опрокинул ее в горло одним толчком. И, наморщась, задымил папиросой.

Какое-то время мы сидели так – думали каждый о своем… Потом Хижняк сказал:

– В общем, хорошо, что мы встретились. Я как раз о вас думал…

Это мне не понравилось. Не люблю я, когда милиция начинает обо мне думать. И я сказал, настораживаясь:

– Мерси. Но, собственно, почему? В связи с чем?

– В связи со всеми этими обстоятельствами…

– А какое я имею к ним отношение? – забеспокоился я. – При чем тут я – клубный работник, журналист?..

– Не волнуйтесь, – махнул он рукой, – я вовсе не собираюсь подозревать вас в убийстве Ландыша. Назовем его теперь прямо в открытую. Ведь вы его знаете.

– Откуда вы это взяли?

– Ну как же, как же! Вы знакомы с его сестрой, Клавой, и бывали уже в их доме…

– Да, знаком. Но что это меняет? С ней многие знакомы.

Он между тем продолжал, как бы не слыша меня:

– И вообще у вас контакты всюду, со всеми. В пещерном этом мире вы чувствуете себя на редкость свободно, легко.

„Легко“! – подумал я. – Побывал бы ты в моей шкуре…»

– Впрочем, – заметил он тотчас