«Экс» и «Нео»: разноликие правые - Александр Дмитриевич Сабов

…Второй месяц. Отношения становятся все напряженнее. Круглые сутки ничегонеделанья, отсутствие каких бы то ни было развлечений, электричества нет, телевизор не работает, ужины при свечах — все это не проходит бесследно для людей, обреченных день-деньской вариться в одном котле. «Зимбабве» изрисовал стены столовой танками со свастикой. Владелец завода пришел в ужас и требует отмыть их. Коко по два-три раза в неделю водой из шланга моет свой автомобиль. Другие занимаются спортом или тренируются в стрельбе на заводском складе. На паласе, которым застелены полы наших «комнат» — бывших кабинетов заводоуправления, — рядом со спальными мешками валяются дешевые полицейские романы. Дважды устраивались вечеринки с костром во дворе, с шампанским — по случаю приезда жен сторожей…

Мы больше не выставляем часовых, не проводим ночных обходов. Никто больше не верит, что забастовщики еще вернутся, и я опасаюсь, что так никогда и не увижу эту банду в деле. Я сам уже по горло сыт этой остановившейся жизнью…

— И вот, когда на третий месяц всем уже невмоготу стала эта жизнь без событий, вы решились на действие. Вы изготовили две бутылки с зажигательной смесью и бросили их с улицы во двор завода, надеясь, что подумают на рабочих. Зачем? Чтобы вернуть «парашютистам»… парашюты?

— Ну да! А то они совсем дохли от скуки. Какие уж тут интервью! Зато после «нападения» настроение у всех сразу поднялось. Только жалели, что в ту ночь «отсутствовал» я.

— Значит, так и обошлось без стычек с рабочими?

— Кроме одного случая. Однажды я отлучился от банды и… попал в руки забастовщиков. Меня на славу отдубасили. За что им большое спасибо: синяки на моем лице окончательно расположили членов банды ко мне. Это уж после истории с зажигательными бутылками… Впрочем, проницательный «Зимбабве» мне сказал, когда дошла его очередь для интервью: это не рабочие, это какой-то прохиндей. И, знаете, так выразительно посмотрел мне в глаза… Ничего: зато интервью после этого пошли веселей. Не интервью, а настоящие исповеди!

Жан-Луи, руководитель банды

— Что ты испытываешь, отсиживаясь на этом заводе? Ставишь ли ты себя иногда на место рабочих?

— Знаешь, есть два сорта людей. Бараны и волки. В моих глазах рабочие — это бараны: они позволяют себя эксплуатировать… Я не имею ничего против рабочих, но лично я не мог бы жить, как они.

— Кто был твой отец?

— Линотипист… Знаешь, если рабочий позволяет выжимать из себя соки, если он не разгибаясь вкалывает за 4 000 пулек[34] в месяц, так это его дело. Я предпочитаю быть с волками. В нашей профессии, если ты не лентяй, можно спокойно заработать по кирпичу[35], а то и полтора кирпича в месяц.

— Ты можешь убить за деньги?

— Все зависит от того, кого убить. Какого-нибудь подонка, это пожалуйста. В любом случае, раз тебя просят кого-то устранить, значит, на то есть причина, верно? Ну так вот, если это подонок, какой-то политик или полуполитик и если при этом мне хорошо заплатят, то с чего бы мне отказываться? Я соглашусь.

Пьерро по кличке «Винчестер»

— …Убить старушку? Нет, не смог бы.

— Даже за… скажем, за десять миллионов старых франков?

— Сто колов[36], гм… Старушку, говоришь? Да, за такие деньги возьмусь.

— Ты шутишь!

— Ничуть! Ребенка — нет, на ребенка рука не поднимется, а старушку, отчего бы и нет? Ведь она уже и так кончает свой земной путь, что ж ей не помочь, а? Но, вообще-то, перед нами встает другая проблема. До конца так ведь никогда и не знаешь, за что ты должен порешить человека. И вот это в нашей профессии коробит больше всего. Тебе говорят: «Он сделал то да се, он сволочь, он меня обокрал…» И чаще всего тебе лгут. И сам знаешь, что лгут. А на самом деле это месть жене за измену. Но об этом, как правило, узнаешь уже потом, из газет.

— Сколько ты берешь за одно убийство?

— Зависит от личности… За рабочего франков пятьсот… Управляющий стоит дороже — когда две тысячи… когда и пять…

— Политически ты принадлежишь к какому лагерю?

— Конечно, к правому. Но сказать — правый, значит, ничего не сказать. Я за свободу. А свободу можно ждать только от правых, от левых ее не жди.

— Ты, может, крайне правый?

— Крайне правый, я? Нет: что слишком, то слишком…

«Зимбабве», наемник

— Ты весь завод изрисовал танками со свастикой… зачем?

— А что такого? Одни рисуют серпы и молоты, другие, как я, предпочитают свастику. И потом, я же был танкистом. Люблю эту машину, мне даже приходилось драться на ней в уличных боях…

— Куда подашься после этого завода?

— Много всяких предложений… Можно в Южную Африку, можно инструктором в Саудовскую Аравию, есть дела на кое-каких островах Индийского океана…

— Ты гоняешься за деньгами?

— Я их презираю. Ты ж понимаешь: иногда в них есть нужда, но как только они есть, так их и спускаешь. Если хочешь знать, это из-за денег общество на Западе потеряло интерес ко всему. Так и коммунизм может его потерять. Вот почему я скорей за национал-социалистский режим, где каждому найдется свое место: и рабочему, и хозяину… Расизм… Расистом быть необходимо! Я говорю не о германской расе, ведь сам Гитлер в 43-м году понял, что надо было говорить о расе европейской. Шутка ли: на I миллион СС 600 миллионов иностранцев! Нет, нам нужна белая Европа от Атлантики до Урала… этническая Европа…

Жан-Франсуа Форест, директор ВСБ

— Что такое ВСБ?

— Всеобщая служба безопасности. Мы предлагаем свои услуги там, где у полиции не хватает сил или времени.

— Сколько служащих в вашей фирме?

— Это зависит от спроса на услуги. У нас всегда есть список добровольцев с указанием, кто что умеет делать. Много людей стучится в наше бюро… вплоть до того, что уже ощущается некоторый переизбыток…

Жан-Клод, «доверенное лицо»

— Если я хорошо понял, в функции вашей «маленькой фирмы» входит надзор за работой частной полиции?

— Да, для многих наших людей лучше, если они чувствуют, что за ними стоит кто-то еще. Это как часовой на войне: выпил, заснул, значит, погиб сам, погибли и товарищи…

— Вы находитесь на службе у правых?

— Лично мое сердце, конечно, справа, как и у большинства людей из охранных служб… Скажу так: если в один прекрасный день коммунисты вздумают попрать легальные формы, если они проявят неуважение к нашей демократической системе, тогда все наши службы сольются в одну, образуют единую структуру. Даже