Царские письма. Александр III – Мария Федоровна. Николай II – Александра Федоровна - Александр Николаевич Боханов

Сегодня летняя погода 13 градусов и гулять было просто жарко, так что Миша гулял в рубашке и, конечно, стрелял неудачно ворон, а потом катался на лодке со своей собакой.

Ники только что вернулся из Петербурга в ½ ночи и был вечером у бедного Грессера, видел его и разговаривал с ним и говорит, что на вид он мало изменился и говорил все время хорошо, несмотря на то, что почти весь день был в забытье и бредил. Сочувствие общее и масса народу приходит и приезжает узнавать о здоровье Грессера. Не могу выразить, как меня все это мучит и приводит в отчаяние, все нужные люди, которых любишь, ценишь, уважаешь; именно они и исчезают и уходят, а заменить их не знаешь кем, и да и нельзя заменить, таких людей не каждый день находишь. Когда подумаешь, каких людей я потерял незаменимых как гр. Толстой, Шестков, Оболенский, просто отчаяние!

Но теперь пора кончать, уже поздно, 2 часа, если успею, то напишу еще письмо в Москву. Еще раз благодарю тебя от души за твое письмо и благодарю Ксению за то, что написала мне тоже.

С нетерпением жду твоего возвращения, так грустно, скучно и пусто без тебя, моя милая душка Минни, а теперь в особенности. Завтра знаменательный день – в Отцу год назад! Не знаешь как благодарить достаточно Господа за Его великое дело чудо и милость к нам, молитвы наши, конечно, будут завтра общими и тобой. Моя душка Минни, а теперь от всего сердца обнимаю и целую тебя. Целую Ксению и кланяюсь дяде Мише и всем спутникам. До свидания! Христос с вами со всеми!

Твой верный друг Саша.

(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 710. Л. 68–69 об.)

XXII

Гатчина. 30 апреля 1892 г.

Моя милая душка Минни! Еще одно маленькое письмо до твоего возвращения. Сегодня к чаю получил твое милейшее письмо, за которое благодарю от всего сердца, так как рад был читать его и знать, что вы делали за эти дни в Абас-Тумане; это большое утешение получать письма, когда в разлуке!

Что за горе смерть бедного Грессера, не могу свыкнуться с мыслью, что его больше нет, не могу себе представить Петербурга без Грессера. Это огромное несчастье потерять подобную личность; умный, скромный, распорядительный, честный и спокойный, – где отыскать хоть что-либо ему подобное и именно подобные люди умирают, а другие остаются!

Вот уж вторая тяжелая, грустная весна. В прошлом году: тетя Ольга, дядя Низи. Теперь Гирс чуть не умер, Вышнеградский почти что инвалид, болезнь Бунге и, наконец, смерть бедного Грессера, а кроме того, масса дел и забот. Нет спокойствия ни физического, ни морального, нет больше и ничем насладиться спокойно нельзя, даже природой, да и она у нас на Севере подгуляла, собственно говоря, ни одного настоящего теплого дня не было, на солнце хорошо, а в тени все еще холодно. Все скучно и грустно, да кажется никогда и не будет иначе; забот с каждым годом будет все больше и больше, а радостей, утешительного все меньше!

Вчера вечером Ники отправился в Петербург ночевать, а сегодня утром выступил с батареей в Красное Село; там завтракал в офицерской артели и к 6 часам вечера приехал в Гатчину очень довольный и походом, и своим новым домом в деревне Михайловке.

Получил ваши телеграммы из Боржома, твою и Жоржи, слава Богу благополучно проехали! Бедный Жоржи, много думал о нем сегодня, какой грустный для него день разлуки с тобою и Ксенией, а завтра возвращение в пустой Абас-Туман после столь весело и счастливо проведенных дней с вами! Что за горе и испытание послал нам Господь, быть столько времени в разлуке с дорогим сыном и именно теперь, в его лучшие годы жизни, молодости, веселости, свободы! Как мне его не достает выразить не могу, да и говорить об этом слишком тяжело, поэтому я и молчу, а в душе ноет постоянно, неутешно! Тяжело, слишком тяжело!

Вижу, что прегрустное письмо вышло, как раз к твоему возвращению, да что же делать. Теперь я много бываю один, поневоле много думаешь, а кругом тебя все невеселые вещи, радости почти никакой! Конечно, огромное утешение дети, только с ними и отдыхаешь морально, наслаждаешься ими и радуешься глядя на них. Бедный Сергей и Элла, часто о них думаю; на всю жизнь лишены они этого великого утешения в жизни и великого благословения Господня.

Теперь кончаю. Какая радость твое возвращение и с каким нетерпением жду я свидания с вами! Благодарю еще раз от всей души за милейшее письмо и от всего сердца обнимаю тебя, моя милая душка Минни. Крепко целую Ксению. Поклонись всем. До свидания, моя дорогая! Христос с вами!

Твой верный друг Саша.

(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 710. Л. 71–72 об.)

Телеграммы императора Александра III императрице Марии Федоровне

I

Императорский Телеграф в Гатчине

Телеграмма № 2

40 слов

Подана в Лебяжье[258] 8 декабря 1884 г. 8 ч. 40 м.

Получена в Гатчине 8 декабря 1884 г. 9 ч. 55 м.

Государыне Императрице

Охота отличная. Убили 4 лося. Дядя Миша[259], Владимир[260], Николаша[261] и я. Завтра после охоты поедем прямо в Ораниенбаум[262] и оттуда в Гатчину, куда надеюсь быть к обеду. Крепко обнимаю Тебя и Детей. Отлично поместились здесь у лоцманов.

Саша.

(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 712. Л. 259)

II

Императорский Телеграф в Пскове

Телеграмма № 44

36 слов

Подана в Петергофе 13 августа 1888 г. 7 ч. 01 м.

Получена в Пскове 13 августа 1888 г. 7 ч. 38 м.

Государыне Императрице

Завтракали с Мишей вдвоем, гулял с ним и Беби, набрали моху, грибов, чудный, ясный солнечный вечер; к обеду будут Алексей, Черевин, Оболенский. Пусто и скучно дома, счастливого пути; крепко вас обнимаю всех.

Саша.

(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1. Д. 712. Л. 258)

III

Императорский Телеграф в Варшаве

Телеграмма № 48

47 слов

Подана в Петергофе 14 августа 1888 г. 2 ч. 48 м. [14 ч. 48 м.]

Получена в Варшаве 14 августа 1888 г. 3 ч. 10 м. [15 ч. 10 м.]

Государыне Императрице Варшаву

Едем с Мишей, Алексеем и Черевиным в 6 ½ вечера, погода теплая и тихая, были у обедни и завтракали у меня 12 человек; надеюсь, что хорошо едете и не душно в вагонах. От души обнимаю Тебя и детей, благодарю за только что полученную депешу.

Саша.

(ГАРФ. Ф. 642. Оп. 1 Д. 712. Л.