Полководец, Суворову равный, или Минский корсиканец Михаил Скобелев - Андрей Борисович Шолохов

нем находился знаменитый русский художник В. В. Верещагин. Завязался упорный бой. Русские моряки проявили огромное мужество. И хотя им не удалось уничтожить пароход противника, они дали возможность минерам закончить постановку заграждений.

Для прикрытия смелой атаки миноноски «Шутки» назначен был батальон из знаменитой впоследствии 4-й стрелковой бригады, которую Скобелев прозвал «железной». Когда батальон выстроили – командир обратился к солдатам:

– Добровольцы вперед!

Весь батальон как по команде шагнул вперед.

– Это лучше! – заметил генерал. – По-моему, никаких добровольцев быть не должно. – И впоследствии Михаил Дмитриевич очень редко, в самых исключительных случаях, прибегал к помощи добровольцев.

– Рискованное дело должно быть праздником для военного, – говорил он.

Зачастую Скобелев с пластунами садился в лодки, переправлялся ночью на правый берег Дуная и, ежеминутно рискуя попасться в руки турок, производил тщательную разведку местности. Во время таких опасных предприятий Михаил Дмитриевич чувствовал себя вполне счастливым. От его красивой, величественной фигуры веяло жизнью, силой, энергией, отвагой. Без дела же он скучал, был нервным, раздражительным. Когда русские моряки стали устраивать минные заграждения (погружали в воду торпеды) у Парапана, в 15 километрах от Журжево, с целью воспрепятствовать турецким пароходам двигаться по Дунаю, Скобелев взялся руководить действиями особого отряда, который был назначен их охранять.

8 (20) июня во время этих работ три русских минных баркаса были повреждены турецкими выстрелами. Заметив критическое положение моряков, Скобелев вместе с капитаном Сахаровым бросился в лодку и оказал помощь гибнувшим баркасам.

Не раз Скобелев пытался верхом на лошади переплыть на противоположный берег широкой реки. «Миша, утонешь! Воротись, Миша, утонешь!» – кричал в таких случаях отец его, Дмитрий Иванович, стоя на берегу и с беспокойством смотря на отважного сына, державшегося в воде за гриву плывшей лошади. Но Михаил Дмитриевич все ближе приближался к противоположному берегу и наконец переплыл Дунай.

– Неужели вы не боитесь, – обратился к нему новичок в военном деле, дипломат.

– Видите ли, душенька, вы имеете право быть трусом, солдат – может быть трусом, офицеру, ничем не командующему, инстинкты самосохранения извинительны, ну, а от ротного командира и выше трусам нет никакого оправдания… Генерал – трус, по-моему, анахронизм, и чем менее такие анахронизмы терпимы, тем лучше. Я не требую, чтобы каждый был безумно храбрым, чтобы он приходил в энтузиазм от ружейного огня. Это глупо. Мне нужно только, чтобы всякий исполнял свою обязанность в бою[56].

К середине июня удалось заминировать участок главной переправы с обоих флангов. Суда противника ушли под защиту батареи крепости Рущук. Они не рисковали больше появляться в этом районе.

Несмотря на неравенство в силах, умелое использование минного оружия позволило русским морякам овладеть рекой. Это создало выгодную обстановку для форсирования Дуная. В тех условиях мина явилась единственно доступным и мощным оборонительным и наступательным средством. Английские морские специалисты были уверены в безусловном превосходстве турецких морских сил над русскими, считая, что русские корабли, в лучшем случае, смогут сыграть некоторую роль в защите своих баз и берегов. Но флотилия русских минных катеров парализовала действия созданной еще в мирное время сильной речной флотилии противника.

Важным элементом подготовки форсирования Дуная являлось планирование переправы главных сил. Было решено сначала переправить передовой отряд с входящей в него усиленной 14-й стрелковой дивизией под командованием ее начальника генерал-майора М. И. Драгомирова. Для переброски выделялось 4 понтонных батальона, парк парусиновых понтонов, команда моряков – 344 человека и сотня уральских казаков, искусных гребцов и пловцов[57].

Переправа отряда планировалась в семь рейсов. Очередность устанавливалась специальной инструкцией, приложенной к приказу М. И. Драгомирова. На один рейс, включая выброску десанта и возвращение понтонов, отводилось два часа. В каждом эшелоне должно было переправляться по 12 рот, 60 казаков и 8 орудий.

Чтобы запутать противника, русское командование весьма широко и умело применяло дезинформацию. Например, чтобы отвлечь внимание турок от направления главного удара в ночь на 10 (22) июня 1877 года, в районе Галаца начал форсирование Дуная Нижнедунайский отряд (14-й армейский корпус) генерала А. Е. Циммермана. Попытка противника не допустить выхода русских войск на правый берег Дуная закончилась неудачей.

Истинный пункт переправы был известен очень ограниченному кругу лиц – главнокомандующему, его начальнику штаба, командиру десантного отряда. Даже царю о нем доложили только вечером 14 (26) июня, т. е. за несколько часов до начала операции. Штаб главнокомандующего преднамеренно уехал в сторону от пункта форсирования. Войска подошли к Зимнице напротив Систово лишь в ночь на 14 (26) июня, тщательно соблюдая маскировку. Район сосредоточения охранялся казаками.

Корреспондент газеты «Новое время» В. Буренин писал в дневнике: «Переправа у Систово была приведена в исполнение столь внезапно и неожиданно, что ее свидетелями оказались лишь войска, бывшие в деле. Не только турки не ожидали ее здесь, но и никто не ожидал. Даже для высших лиц в армии, говорят, она была сюрпризом… даже корреспонденты на этот раз были обмануты и прозевали главную переправу»[58].

Предназначенные для ведения наступления четыре корпуса русской армии – 8, 9, 12 и 13-й сосредоточилось в районе севернее и северо-западнее Зимницы. Передовой отряд располагался у Зимницы в готовности к переправе.

В полночь с 14 (26) на 15 (27) июня приступили к посадке на понтоны войск первого эшелона. Около 2 часов 15 (27) июня началась переправа. Тихо, без малейшего шума выдвигался из Зимницы волынский полк. Впереди его к берегу проскользнули пластуны. Вдруг загремела невдалеке канонада. Это русская батарея открыла огонь по крепости Никополь. Турки, ожидавшие переправы здесь, начали отвечать из своих орудий русским, но систовские батареи молчали. Все внимание здешних турок отвлечено было к Никополю.

А между тем по Дунаю, огибая второй, близкий к левому берегу остров – Адду, плыли уже понтоны. Их сносило быстрое течение, но гребцы напрягали все усилия и старались попасть точно в то место, которое определил распоряжавшийся переправой генерал Драгомиров.

Не одно сердце в эти мгновения тревожно билось, не одна рука машинально творила крестное знамение, а высохшие от волнения губы шептали молитву.

Генерал М. И. Драгомиров с великим князем Николаем Николаевичем-младшим, М. Д. Скобелевым и всей свитой стояли на берегу, с лихорадочным напряжением вглядываясь в покрытую ночным мраком даль правого берега. Прошло уже более часа как отплыл первый эшелон.

Вдруг глушенный далью треск ружейного выстрела, за ним послышались другой, третий и ярким пламенем вспыхнул на правом берегу соломенный сигнальный сноп. Словно электрическая искра пробежала по всем, кто был в эти минуты около Драгомирова.

– Началось! Господи, помоги нам! – пронесся тихий, как вздох, шепот.

На правом берегу разгорался бой. Светящимися точками вспыхивали линии залповых выстрелов. Загрохотали батареи противника. Оставляя огненный