Скрытая перспектива - Роберт Капа

Минометы установили во дворе таверны. Крейсер ждал указаний: он был готов открыть огонь по любой точке, которую ему укажут.

Вскоре разведчики вернулись и сказали, что немецкие минометы действительно стоят в деревне. Орудия хорошо спрятаны в домах, стрельбу из них ведут через большие дыры, вырезанные в крышах.

Мы составили план небольших показательных выступлений союзнической артиллерии. Обстрел решили начать, как только рассветет. Для начала химическая рота выстрелит из своих четырех орудий дымовыми шашками.

Затем восемь корабельных пушек британского крейсера внесут вклад от имени Империи. Ну и напоследок из укрытия снова выйдет вездеход и добьет всех немцев, которые попытаются сбежать из деревни. Что до меня, то я выберусь из таверны под покровом ночи, найду себе хорошо защищенное укрытие с видом на деревню и буду снимать все происходящее.

Полночи я полз по склону. Я ужасно тосковал по «форту Шустер» и подумывал о том, что мне маловато платят.

Мой наблюдательный пост осветили первые лучи восходящего солнца. Деревня была прямо подо мной, всего в 750 ярдах. Фоном для нее служил Везувий, изрыгавший красивый столб густого дыма. Я позавидовал вулкану: в отличие от него я опасался даже зажечь сигарету – мое укрытие могли обнаружить.

Равнина была спокойна, как кладбище в будний день. Мне были прекрасно видны сотни крестьянских домиков, и казалось, что меня из деревни видно столь же отчетливо. Каждое окно смотрело именно на меня, и я старался еще глубже зарыться в кусты. Мне было холодно и совсем не до красивых видов. Больше всего на свете я хотел смотреть на грязные стены «форта Шустер», причем изнутри. А здесь, блином распластавшись по холодной земле меж двух линий огня, я имел небогатый выбор: бояться, лежа на пузе, или бояться, лежа на спине.

Наша первая дымовая шашка приземлилась в самом центре деревни. Минометы, крейсер и вездеход принялись поливать белый дым огнем. Я оторвал голову от земли дюйма на три, не больше, и из такого положения стал фотографировать. Однако картина в видоискателе постоянно была одна и та же, и ничем, кроме цветных фильтров, разнообразить снимки я не мог. Дым от деревни вырос до неба. Везувий, стоявший позади, смотрелся младшим братом.

Снаряды летали прямо у меня над головой. Минометы свистели, крейсер визжал, и еще какой-то мерзкий писк в эту какофонию добавлял вездеход. В ответ полетели немецкие снаряды, они с воем ударялись в вершину холма всего в ста ярдах надо мной. Я спрятал голову в траву. Солнце согревало мне спину, и я мечтал, чтобы в воздухе не летало и не пело ничего, кроме птиц.

К вечеру все снова стихло. Тонкая пелена черного дыма все еще поднималась к небу от горящих стен деревенских домов, да мерно дышал безмятежный Везувий.

В темноте я пробрался обратно к «форту Шустер» и обнаружил, что командование на себя приняли генерал-майор Риджвей и полковник Дарби. 82-я десантная дивизия была переброшена в Майори. Следующим утром планировалось начать генеральное наступление на Неаполь.

Я упаковал спальник и попрощался с «фортом Шустер». В полночь вместе с бригадой британских минометчиков я перешел через Чиунзи. Уже днем мы были на равнине. Минувшей ночью немцы отступили. Деревенские домики, которые так меня пугали, заполнились ликующими итальянцами. Они кормили нас фруктами, поили вином и бесконечно повторяли, что только нас всю жизнь и ждали.

* * *

По пути мы не встретили никакого сопротивления. Останавливались, только чтобы узнать, нет ли впереди немцев, глотнуть вина или поцеловаться с девушками. В Помпеях один из бойцов стал рваться к пошлым картинкам на стенах древних руин. Мы пошли осматривать развалины с двумя старыми итальянскими экскурсоводами, заплатив каждый по 2 лиры. Прекрасные фрески, иллюстрирующие римские представления об искусстве любви, были поняты и одобрены солдатами. Отблагодарив гидов, мы продолжили наш путь в Неаполь.

На новых развалинах Неаполя надписи были иными. Огромными буквами на стенах было выведено: «MORE IL FASCISMO» и «VIVE LOS AMERICANOS». Местные девушки выглядели очень грязными – система водоснабжения в Неаполе была разрушена около месяца назад.

Снимать победу – это все равно что снимать венчание спустя десять минут после отъезда новобрачных. Праздничная церемония в Неаполе была очень короткой. Остатки конфетти все еще блестели в уличной грязи, но голодные гости быстро исчезли, обсуждая, сколько часов будут жених с невестой ссориться на следующее утро. Повесив камеру на шею, я бродил по пустым улицам, раздосадованный и одновременно довольный: можно было с чистой совестью ничего не снимать.

Узкая улица, ведущая к отелю «Parco», где я остановился, была запружена людьми. Они безмолвно стояли в очереди, тянувшейся к зданию школы. Эти люди явно стояли не за едой, поскольку в руках у выходивших наружу не было ничего, кроме шляп. Я встал в конец очереди. В школе меня встретил сладкий, тяжелый запах цветов и смерти. В комнате стояли двадцать простых гробов. Они были небольшого размера, а цветы закрывали их недостаточно плотно, чтобы скрыть маленькие, грязные детские ножки. Эти дети были достаточно взрослыми, чтобы бороться с немцами и погибнуть, но они лишь чуть-чуть выросли из детских гробов.

Неапольские детишки, украв винтовки и пули, две недели воевали с немцами, пока мы торчали на перевале Чиунзи. Этими ножками встречала меня моя Европа. Европа, где я когда-то родился. И такая встреча была куда честнее истеричных приветствий радостных итальянцев, многие из которых еще недавно столь же неистово орали «Дуче!».

Я снял шляпу, достал камеру и навел объектив на изможденные лица женщин, державших в руках маленькие фотографии своих детей. Они стояли, не шевелясь, пока гробы не унесли. На похоронах в обычной школе я сделал свои самые правдивые снимки победы.

* * *

Вскоре я столкнулся с другими образами победы. В отеле меня ждал офицер пресс-службы генерала Кларка. Он пригласил меня на важную церемонию в королевские сады, где разместился временный штаб 5-й армии. Генеральский прицеп стоял под большими дубами, а вокруг него суетились толстые полковники – расставляли стулья. Один из них посоветовал сфотографировать генерала так, чтобы были видны звезды на его фуражке. Вскоре появился и сам генерал с тремя сияющими звездами. С ним пришел неапольский епископ в пурпурном облачении с блестящим орнаментом.

Я встал там, где мне было приказано, – по левую руку от генерала. Он выглядел грациозным и счастливым победителем. Что до епископа, то он три года репетировал церемонию с разными немецкими генералами – специально для этого случая. Они посмотрели друг на друга и обменялись рукопожатиями. Сцена длилась так долго,