Кино после Сталина - Павел Константинович Финн

пел «А я иду, шагаю по Москве, и я пройти еще смогу…» Шпаликов вздохнул и мечтательно сказал: «Вот если бы с каждого, кто сейчас поет это на всех улицах и во всех дворах, собрать хотя бы по рублю, мы бы с тобой немедленно отправились в ресторан “Арагви”, а потом улетели на Черное море…»

По воспоминаниям Данелии, запустить картину в производство ему помог один из руководителей Государственного комитета по кинематографии при Совете министров СССР – Владимир Баскаков, на слово поверивший режиссеру, что фильм будет снят «без фиги в кармане».

Я знал Владимира Евтихиановича Баскакова. Могу сказать, что это был один из самых странных представителей киновласти. Но об этом позже…

Слово, данное ему, режиссер сдержал.

А вот сценарист вступил в определенное противоречие со всеми теми идеями, которыми руководствовался, когда создавал картину «Застава Ильича» вместе с Марленом Хуциевым.

Марлен Мартынович Хуциев – советский и российский кинорежиссер, народный артист СССР. Родился в Тбилиси, отец Мартын Леванович Хуциев (Хуцишвили), заместитель наркома внутренней и внешней торговли СССР, был осужден и расстрелян по 58-й статье. Мать актриса Нина Михайловна Утенелишвили, из дворянской военной семьи. Имя Марлен является акронимом и означает «Маркс, Ленин». В 1950 году окончил режиссерский факультет ВГИКа, мастерская Игоря Савченко.

Хотя и в том, и в другом сценарии Шпаликова те же московские улицы и такие же, в общем, молодые люди шагают по ним, но только думают и говорят они о разном. И если в «Заставе» они всерьез задумываются о смысле жизни, вспоминают войну и «картошку, которой спасались в голодные годы», то в фильме Данелии просто отдаются веселым и неожиданным приключениям и жизни радуются.

Запуск этих двух картин в производство разделял год. «Застава» должна была выйти раньше, но задержалась при весьма драматических обстоятельствах.

Никита Хрущев, который все-таки в искусстве понимал гораздо меньше, чем даже в кукурузе, увидел в картине Хуциева и Шпаликова ту самую огромную «фигу в кармане». На самом деле это было совершеннейшее заблуждение очень эмоционального и скорого на расправу вспыльчивого хозяина страны.

Марианна Вертинская, Андрей Кончаловский, Геннадий Шпаликов на съемках фильма «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»)

Фотограф Г. Перьян

1964

[ГЦМК]

На самом деле ничего они не прятали «в кармане», а совершенно искренне и честно хотели рассказать о молодежи, которая любит свою родину, серьезно и по-взрослому думает о ее судьбе и своей, с ней неразделимой. Для них пока еще Ленин был антиподом Сталина. Недаром название картины – «Застава Ильича».

Кстати, вспомним в связи с этим еще раз «Дом, в котором я живу». Мало кто сейчас знает, что московская Застава Ильича до 1955 года называлась Рогожская застава. Та самая, о которой под семиструнную гитару пел Николай Рыбников.

Знал ли это Марлен Хуциев? Конечно. Думал ли о такой откровенной аллюзии к картине Кулиджанова и Сегеля? Повлияло ли это как-то на его режиссуру? Ведь они были из одного поколения режиссеров, переживших войну.

Валентин Попов, Николай Губенко и Станислав Любшин в фильме «Мне двадцать лет» («Застава Ильича»)

1965

[РИА Новости]

Конечно, нет, не повлияло. Но, может быть, заставило задуматься?

Хуциев всегда был чрезвычайно любопытен ко всему на свете. Он чувствовал жизнь, он хотел ее обновления, он знал, что в новой жизни есть нечто, что нужно узнать, открыть для себя, для своего кино. Потому и потянулся к Шпаликову.

До встречи со Шпаликовым, организованной «с легкой руки» Михаила Ильича Ромма, который был необычайно внимателен к молодым талантам, он уже сделал на Одесской студии два фильма. «Весна на Заречной улице» и «Два Федора» с первой главной ролью в кино Василия Шукшина. И сразу стал заметен совершенно своим – «хуциевским» – стилем. В «Заставе» этот стиль, эта форма, этот киноязык получили свое самое сильное воплощение…

Как кино волшебным образом рождается из воздуха я впервые увидел в большом павильоне Студии Горького на съемках «Заставы Ильича».

В декорации квартиры героини нас много – молодых и разных. Еще не началась «вечеринка». Уже привыкнув к съемкам и друг к другу – трепались о чем-то своем, шутили и обсуждали легкомысленные планы на приближающийся перерыв, не особо думая о «содержании сцены».

Тем временем Марлен движется среди нас – по рельсам – на операторской тележке рядом с оператором Ритой Пилихиной, рядом с камерой. И лицо у него… Сейчас – по прошествии очень многих лет – пытаюсь найти точные слова…

Усилие памяти и вдруг… Эврика! Лицо у Марлена – увлеченно хитрое. Да, именно так! Как будто он, лукавый демиург, знает и уже даже видит какую-то тайну всего того, что будет происходить на площадке после возгласа «Мотор!»

Помните, конечно, такую игрушку в детстве? Калейдоскоп. Картонная трубка, внутри цветные стеклышки, осколки. При каждом повороте ее каждый раз новые сочетания, новые неожиданные узоры.

В невидимую трубку-калейдоскоп смотрит сейчас Марлен.

Поворот – новый узор. Пошептавшись с Ритой, всех нас отправляет по новым местам. Снова поворот, и еще раз, и еще. На площадке, наконец, возникает нужный ему ритмический порядок беспорядочной молодой вечеринки. Пластический образный смысл, казалось бы, бессмысленных сочетаний и перемещений.

Можно снимать! Дирижировать незаметно – вот оно волшебство! – живой подвижной динамикой мизансцен. Для того времени, а по-моему, и для нашего, совершенно новаторской.

В перерывах Марлен, ни на минуту не останавливая внутреннюю работу воображения, расчета, интуиции, всего того, что и есть режиссура, иногда брал меня с собой. Ходить рядом по коридорам студии и говорить. Не думаю, что я так уж был ему нужен как советчик. Да и говорил он скорее с самим собой, а не со мной.

Он старше меня на пятнадцать лет. Я студент ВГИКа. Он уже известный режиссер. Но как-то необычайно близок – вне возраста. В этих прогулках по коридорам незаметно переходим на «ты». До сих пор горжусь этим. Тогда – грешен – мог с кем-то в институте щегольнуть – небрежно:

– И тут Марлен мне сказал…

– Какой Марлен?

Павел Финн и кинооператор Александр Княжинский

1961

[Из личного архива П.К. Финна]

– Хуциев.

– Тебе? Хуциев? Врать-то не надо!

Впрочем, первый раз я увидел Хуциева раньше. Тогда они со Шпаликовым только начинали работать над сценарием «Заставы».

Наше обычное вечернее шатание по Москве. Наташа Рязанцева, подруга, вгиковская сценаристка, тогда жена Шпаликова, Саша Княжинский и я. Гена, не предупредив хозяев – для него