Моя императрица - Николай Павлович Иванников

ли, не простые люди, все из высшего света!.. И как долго мне прикажете пребывать в том домике? Меня скоро хватятся, начнут искать, и делать это будет не только светлейший. Вы же понимаете, Алексей Федорович, у меня есть не только враги, но и друзья!

Я помотал головой:

— Нет у вас больше друзей, Яков Фомич. Все они, как только почуют, что запахло жареным, отрекутся от вас, как апостол Петр от господа нашего Иисуса. Но в отличие от апостола Петра они никогда не раскаются в этом, и предадут вас при первом же удобном случае… С этой самой минуты вы больше не должны верить никому, ясно вам?

— Ясно, Алексей Федорович. И даже вам?

— Можете и мне не доверять. Так для вас будет даже надежнее, а мне плевать.

Лейб-медик дернулся было за порог, но вновь остановился. Снова повернулся ко мне.

— Позвольте еще спросить… Почему вы мне помогаете?

Я немного помедлил с ответом, потому как и сам толком его не знал.

— Знаете, Яков Фомич, — медленно начал я, старательно подбирая слова, — однажды в детстве, в нашем имении под Новгородом, я увидел, как деревенские мальчишки идут на реку топить щенков. Сука ощенилась, да приплод оказался необычно большим. Хозяин решил оставить одного кобелька, а остальных отдал сыновьям, чтобы они их утопили. Мальчишки сунули их в мешок и закинули в омуток неподалеку от берега. Но в мешке еще оставался воздух, и он сразу не потонул. Щенки в нем бились, трепыхались беспомощно, скулили отчаянно. И я тогда прыгнул в этот омуток и вытащил оттуда сей скорбный мешок…

— Вот как? — слушая меня с интересом, сказал Монсей. — А что же мальчишки?

Неопределенно разведя руками, я ответил:

— А что мальчишки? Хотя и маленький, но все-таки я был их барином… Они перепугались, прыгнули в воду следом за мной, вытащили меня вместе с мешком на берег. Так что я и сам не утоп, и щенков спас.

— Выходит, я для вас сейчас, что те щенки?

— Если вас это устроит, то выходит так, Яков Фомич.

— Мда-а-а, — протянул лейб-медик. — И что же с ними сталось потом?

— А потом их все-равно утопили, Яков Фомич, — признался я. — Только я об этом проведал уже гораздо позже, лишь на следующее лето.

— Мда-а-а, — снова протянул лейб-медик. — Почему-то мне не очень нравится эта история. Хорошо, побегу собираться. Чтобы вы на следующее лето на прознали, что меня все-равно утопили…

И господин Монсей покинул, наконец, свой кабинет. Я тоже вышел в коридор, проследил за шаркающим по мраморному полу лейб-медиком, пока он не скрылся в своей спальне, и только затем спустился вниз. Выйдя из дому, отвязал от коновязи Снежку, сел верхом и отправился во дворец.

Возвращаться к караулу, где командовал Потемкин, я не стал. На ближайшем карауле меня и без того пропустили — по мундиру признали во мне камер-юнкера. Командир проворчал только:

— Нечего там нынче камер-юнкерству делать. Государыня в трауре.

— Мой долг находиться у нее под рукой, дабы исполнить любое ее поручение, — ответствовал я, ничуть не кривя душой.

— Это долг каждого дворянина, — ответил командир и сделал знак своим солдатам. — Пропустите!

Мне немедленно освободили дорогу. Далее я следовал абсолютно беспрепятственно, и уже через четверть часа подъехал ко дворцу. На площади было настолько тихо, что я и не понял сразу, что здесь буквально повсюду стоят вооруженные гвардейцы. И по всему периметру, и у каждой дорожки, ведущей вглубь парка. Оно и понятно — в связи с убийством императора меры безопасности здесь были чрезвычайно усилены. Хотя, чем сможет помочь гвардеец, даже хорошо вооруженный, против магии?

Черт меня подери, он даже и не поймет, что его околдовали! С первого взгляда ничего не изменится — он будет стоять по стойке смирно, моргать и даже зевать время от времени, но вот замечать уже ничего не сможет, как и реагировать на какие-либо события. И когда его спросят: «А не случилось ли, Иван, за время твоего дежурства чего-то необычного?», он только пожмет плечами: нет, мол, все было тихо и спокойно. Даже если прямо у него на глазах вырежут всю императорскую семью вместе с фрейлинами и лакеями.

Впрочем, едва я успел спешиться, как ко мне откуда ни возьмись подскочил рослый слуга, принял у меня поводья и без лишних слов повел Снежку в сторону конюшен. Она тут же нагадила прямо посреди площади, и словно из-под земли вырос еще один лакей. Он моментально все за ней прибрал в специальное ведро. Что уж тут говорить: дворовое хозяйство во дворце работало слаженно! Даже не смотря на все трагические обстоятельства. Корабль, как говорится, плыл, и сбить его с курса было не так-то просто…

К дверям на высоком парадном крыльце вели две закрученные полукругом лестницы, вдоль каменных перил которых тоже стояли гвардейцы. Судя по мундирам, это был Семеновский полк. У меня там было много знакомцев, да и командовал им Семен Петрович Шепелев, родной брат моего генерал-полицмейстера…

Кстати, как он там поживает, интересно? Странно, что в связи с известными событиями он до сих пор не прислал ко мне с нарочным письмо, в котором сообщалось бы о моем отзыве из отпуска. Мне кажется, что в сложившихся обстоятельствах все государевы службы обязаны были прийти в полную готовность. Отменить все отпуска и выходные, мобилизовать все резервы вплоть до особого распоряжения.

А уж кто его там будет отдавать, это самое распоряжение — это уже дело десятое…

Пройдя в светлый прохладный зал, я сразу прошел к главной лестнице, ведущей на второй этаж дворца. От внимания моего не ускользнуло, что у лестницы дежурят два кавалергарда. Такого давненько не бывало. Кавалергардию основал еще дед убиенного императора в качестве личной почетной охраны. Брали туда исключительно самых рослых и крепких дворян, прошедшие пекло настоящих сражений. Даже рядовые набирались из обер-офицерства, а капитаном их был сам государь-император.

Однако позднее значение кавалергардии снизилось, и при Алексее Петровиче, батюшке нашего государя, она и вовсе была расформирована. Но потом, когда на престол уже взошел Михаил Алексеевич, и управлять всеми делами взялся светлейший князь Черкасский, кавалергардия вновь была восстановлена. И даже стала частью императорского летучего корпуса.

Формальное командование полком на это раз взял на себя сам светлейший, и по сути с той поры этот полк стал не столько почетной охраной императора,