Моя императрица - Николай Павлович Иванников

сколько личной гвардией самого светлейшего. И потому в императорском дворце увидеть кавалергарда было сложно, а вот у дворца светлейшего их было хоть пруд пруди. Они считали себя кем-то вроде опричников Ивана Грозного, хотя светлейший, который не терпел никакого своевольства, при этом установил в полку жесточайшую дисциплину. Так что встретить кавалергарда в каком-нибудь трактире, пьяным и дерущимся с кем-нибудь из гвардейцев, было практически невозможно.

И еще я подозревал, что среди кавалергардов имелось немало магов. Запрет светлейшего на чародейство явно был односторонним, сам же он желал иметь столь мощное оружие при себе. И в готовности. Держал порох сухим, так сказать…

Я проследовал мимо стоящих у лестницы кавалергардов, прошел полукруглой залой, увешанной картинами голландских и итальянских живописцев, и свернул в широкий светлый коридор. Одна сторона его была усеяна широкими арочными окнами, выходящими на дворцовую площадь, и через каждые двадцать шагов здесь тоже стояла стража.

У приемной комнаты перед покоями императрицы была выставлена охрана сразу из четырех кавалергардов. Ими командовал офицер — громадный такой детина с великолепными закрученными кверху усами. Завидев меня, он немедленно подошел, закрывая дальнейший проход.

— Камер-юнкер Сумароков, если не ошибаюсь? — сказал он, и я заприметил на него губах легкую усмешку.

— Точно так, — с легким наклоном головы ответствовал я.

— К сожалению, государыня в трауре и никого не желает сегодня видеть.

Этого и следовало ожидать. Конечно, я никак не думал, что у покоев императрицы наткнусь на кавалергардов светлейшего, но и на то, что увижусь с государыней без всяких на то препятствий тоже особо не рассчитывал.

— Мой визит имеет тему, весьма важную для здоровья Марии Николаевны, — сказал я настойчиво. — Прошу доложить и дождаться ответа ее императорского величества. В случае отказа, я немедля удалюсь.

Офицер вдруг прищурился и посмотрел мне в глаза столь пристально, что мне даже стало немного не по себе. Я буквально почувствовал, как он проник мне в разум и шарит где-то в его чертогах, пытаясь найти там нечто интересное для себя.

У магов это называется «метальной разведкой». Поверхностное исследование памяти того человека, кто представляет для мага определенный интерес. При наличии некоторого навыка можно было рассмотреть в голове у подопытного множество примечательных моментов.

А уж в моем случае — и подавно.

Глава 10

Долг каждого порядочного дворянина

Сей офицер, несомненно, был магом. И специализировался он именно на ментальной разведке. Возможно, именно потому его и поставили к покоям императрицы, чтобы знать истинную цель визита любого из посетителей.

Я же очень не хотел, чтобы истинная цель моего визита стала известна кому бы то ни было, кроме императрицы. А уж тем более светлейшему. И потому, не меняя выражения лица, сделал некоторое усилие, чтобы поставить защиту на те уголки своей памяти, доступ в которые считал нежелательным.

Странно, но мне это удалось с первого же раза, хотя никогда ранее я подобному не подвергался. Если не принимать в расчет, конечно, «открытую книгу», но то была процедура несколько иного свойства.

Разумеется, было бы гораздо проще поставить защиту на все свое сознание целиком — повесить, так сказать, один большой замок, вскрыть который было бы чрезвычайно сложной задачей. Этому я научился у куратора Амосова без особого труда. Но имел сей способ и обратную сторону. Наткнувшись на такую беспардонную защиту, «ментальный разведчик» мгновенно понял бы, что перед ним находится маг, способный выставлять подобные заслоны.

Меня могли арестовать прямо на месте. А это, надо сказать, не входило в мои планы на ближайшее будущее. Именно поэтому я просто выставил неприметные заслонки, которые могли бы сбить с толку «ментального разведчика» и запутать его в чертогах моего разума. При этом сам я остался бы вне подозрений.

Уж не знаю, как мне это удалось! Не имея ни малейшего опыта в расставлении подобных «заслонок», я тем не менее абсолютно точно знал, что и как следует делать. Словно как-то подсказывал мне изнутри. Удерживал от ошибочных шагов и вместе с тем подталкивал к верным поступкам. И уже скоро я понял, что не просто пытаюсь угадать, а совершенно точно знаю какие действия следует предпринять, чтобы успешно противиться вторжению в свой мозг чужого разума.

Сила двух демонов кипела во мне, мгновенно находя нужные решения. И я вдруг с абсолютной отчетливостью понял, что даже если и сделаю какой-то неправильный шаг, если этот суровый кавалергард сумеет распознать во мне чародея — мне ничего не грозит. Я смогу сделать так, чтобы сей офицер замолчал навеки, и при этом сам останусь вне всяческих подозрений.

Он был не в силах воевать с двумя демонами одновременно. Раскрыв мою личность, он был бы обречен забрать это знание с собой в могилу. Стоит ему лишь увидеть в моей памяти то, что видеть ему не полагается, стоит только сделать один неверный шаг…

Но бог миловал. Не меня — его.

Не найдя в моих воспоминаниях ничего для себя интересного, офицер наконец оторвал от меня взгляд своих едких глаз, приоткрыл двери приемной комнаты и одними пальцами сделал знак кому-то, кто там в настоящий момент находился.

Некоторое время спустя из комнаты вышла камер-фрейлина Екатерина Голицына и уставилась на меня вопросительно. Было ей уже лет около двадцати семи, была она белокура и светлокожа, с прямым носом и большими немного печальными глазами. При дворе она имела вес весьма солидный, и я подумал, что мне сейчас весьма кстати тот факт, что я всегда был у нее на хорошем счету.

— Слушаю вас, Алексей Федорович, — сказала она. — Надеюсь вы понимаете, что ваш визит совершенно не ко времени, и тема его должна быть чрезвычайно важной. В противном случае государыня не сможет вас принять.

Я поклонился.

— Разумеется, я это понимаю, Екатерина Дмитриевна. Я бы никогда не осмелился беспокоить Марию Николаевну в столь тяжелый для нее час, если бы не важность того известия, которое я ей принес. Прошу доложить императрице, что визит мой не имеет к политике никакого отношения. Он носит чисто медицинский характер и очень важен для здоровья самой государыни.

Камер-фрейлина Голицына как-то странно посмотрел на меня, словно не могла взять в толк то, что я ей только что сказал. Потом кивнула и вновь исчезла за дверью.

Мельком глянув на офицера, который на время нашего с камер-фрейлиной разговора почтительно отошел в сторону, я неспешно прошелся вдоль дверей.

Что ж, если императрица изволит принять