История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

подкреплением Моррис направился в караульную, где часть солдат состояла с ним в сговоре, так что, прикончив двоих или троих из числа прочих, люди Мориса овладели помещением и открыли ворота, через которые в замок ворвались пехотинцы и кавалеристы. В сопровождении нескольких джентльменов Моррис поднялся в покои коменданта, все еще находившегося в постели, и объявил ему, что замок захвачен, а сам он теперь в плену. Комендант решил защищаться и потянулся за оружием, но быстро убедился, что его друг куда-то его спрятал; когда же в комнату вошел еще один джентльмен (из числа тех, о которых ему писали), всякое сопротивление стало бесполезным, хотя комендант успел получить несколько ран. Моррис успокоил его, заверив, что обращаться с ним будут хорошо и что хотя комендант участвовал в мятеже, он, Моррис, выхлопочет у короля помилование для него.

Джентльмены навели порядок в гарнизоне, в Понтефракт же явилось столько народу из Йоркшира, Ноттингема и Линкольна, что в ближайшее время они могли не опасаться действий неприятеля, но спокойно заняться заготовлением всякого рода припасов, а также строительством и ремонтом укреплений, которые в будущем могли бы понадобиться для обороны.

Глава XXVII

(1648)

В Англии, таким образом, все пришло в движение прежде, чем в Шотландии обнаружилось что-либо похожее на армию — которую шотландцы обещали подготовить к выступлению в поход к началу мая. Впрочем, что касается набора армии, то здесь почти все препятствия были уже преодолены; к тому же сами шотландцы никогда не думали, что дело это обернется для них какими-либо затруднениями. Однако успех их замыслов всецело зависел от того, кто именно возглавит армию и станет ее главнокомандующим, и если бы им не удалось добиться назначения на этот пост герцога Гамилтона, то они уже не могли бы рассчитывать на удачный исход своего предприятия. Когда-то герцог служил в чине генерала в армии шведского короля, а потому естественно было думать, что он обладает обширным боевым опытом.

Пока решался этот вопрос, внимание Аргайла привлекли находившиеся в Эдинбурге сэр Мармадьюк Лангдейл и сэр Филип Масгрейв, а также те речи, которые они имели обыкновение вести, и он потребовал, чтобы эти особы, коль скоро они желают занять командные посты в армии, немедленно приняли Ковенант; чтобы была издана общая декларация о том, что ни один офицер или солдат не может быть допущен в армию прежде, чем примет Ковенант; и чтобы по вступлении в английское королевство шотландская армия воздерживалась от совместных действий с теми отрядами или лицами, которые не выполнили или отказываются выполнять это условие. Против предложения Аргайла никто не возражал; люди, энергичнее других добивавшиеся скорейшего набора армии для освобождения короля, поддержали эту декларацию не менее решительно, чем все прочие.

В это трудно поверить, но шотландцы — казалось бы, давно знакомые с Англией и ясно видевшие, из кого состоит партия короля — по-прежнему упорствовали в своих роковых замыслах, направленных против церкви, на осуществление коих они могли надеяться лишь в том случае, если имели в виду лишь поменять Его Величеству господина и держать короля, как только он попадет им в руки, в такой же несвободе, в какой находился он под властью Парламента и армии. И, однако, подобное стремление настолько их ослепило и лишило рассудка, что они открыто выражали свое недоверие к партии короля, намереваясь обойтись с ней не менее жестоко, чем с индепендентами или анабаптистами.

Как только стало известно о мятеже на флоте и о его переходе на сторону короля, о восстаниях в Кенте и в других местах и об охвативших все королевство роялистских настроениях, шотландцы замедлили свои приготовления; они решили отложить начало похода и дождаться, когда все эти выступления будут подавлены и разгромлены, после чего, взяв верх над неприятелем с помощью своей армии, они стали бы полными господами положения в Англии. Наконец, после настойчивых призывов их друзей из Лондона, когда тянуть с выступлением в поход не было уже никакой возможности, шотландцы категорически потребовали, чтобы к ним тотчас же явился принц, столь же решительно заявив, что если принц собственной особой не прибудет немедленно в их армию, то они ничего не станут предпринимать и возвратятся в Шотландию.

Услыхав об этой декларации, сэр Мармадьюк Лангдейл и сэр Филип Масгрейв немедленно явились к лордам и стали жестоко их упрекать в том, что они не сдержали свое слово и предали их в собственной стране, где на них смотрят как на врагов. Им ответили, что теперь они должны либо отказаться от своего замысла освободить короля, либо подчиниться решению, которое шотландский Парламент принял столь твердо и единодушно и от которого от уже никогда не отступит. Но когда шотландцы убедились, что джентльмены не поддаются на их уговоры, а напротив, твердо намерены покинуть их страну; когда сэр Мармадьюк Лангдейл и сэр Филип Масгрейв заявили шотландцам, что откроют глаза тем честным людям в Англии, которые слишком склонны им доверять, шотландцы вспомнили, насколько для них важно присутствие этих двух джентльменов — хотя бы для того, чтобы их армия могла вступить в Англию. Тогда они попросили их проявить немного терпения, еще раз удалиться из Эдинбурга и дождаться того момента, когда эти жаркие споры утихнут, а армия будет готова к выступлению.

Герцог Гамилтон, обладавший поразительным умением располагать к себе других людей и втираться к ним в доверие, конфиденциально пообещал джентльменам, что как только он окажется во главе армии и она выступит в поход, ни о каких ковенантах не будет больше и речи, но всех сторонников короля, без малейшего различия, станут принимать с распростертыми объятиями. А потому они вновь покинули Эдинбург и отправились туда, где останавливались в первый раз. Но не успели они провести там и нескольких дней, как герцог послал им приглашение тайно к нему явиться и, чрезвычайно радушно их встретив, объявил, что вполне готов и что их друзья в Англии обращаются к нему с такими настойчивыми призывами, что он твердо решил двинуться в поход уже в ближайшие дни. Сообщить им об этом он счел нужным не только из дружеских чувств — и эта дружба никогда не позволит ему иметь от них какие-либо секреты — но и потому, что рассчитывает на их помощь во внезапном захвате городов Бервик и Карлайл, которые должны быть взяты к тому моменту, когда он к ним приблизится, поскольку он намерен проследовать с армией между ними.

Выполнить подобную задачу им было нетрудно, ведь, едва